Я сглотнула, осознав, в каком затруднительном положении я нахожусь. Единственный выход, который у меня остается, – поступиться своей гордостью и принять это наказание со щепоткой соли. Когда-нибудь я отомщу вам, родители.

– Не волнуйся, мамочка, я поработаю над своей парковкой, – сказала я, улыбаясь до боли в щеках, но сообщение было доставлено. В расшифрованном виде мои слова означали следующее: «Ты победила, мама, я не буду обрушивать свой гнев на Коула, по крайней мере не сегодня».

– Прекрасно, дорогая, – весело отвечает она и возвращается к своему завтраку.

– Я думаю, нам нужно сказать нашим родителям, что мы не заинтересованы в том, чтобы проводить время друг с другом. Я думаю, что это должен сделать ты, потому что я не думаю, что мои родители понимают большую часть того, что я говорю. У нас явно проблемы с коммуникацией, – говорю я ему, снова и снова прокручивая в голове эту речь во время нашей поездки. Я не хочу быть чрезмерно грубой с ним, но мне необходимо донести до него эту мысль.

– Я думал, мы договорились быть друзьями прошлой ночью, – дуется Коул, но не сводит глаз с дороги.

Я изучаю его профиль и замечаю напряженность его челюсти и плотно сжатый рот. Подождите, неужели я снова задела его чувства? Я зажмуриваю глаза и отгоняю эту мысль. Я не соглашалась быть его другом и никогда не соглашусь.

– Мы ни о чем не договорились прошлой ночью, и я думаю, что будет лучше, если мы разойдемся в разные стороны, как ты думаешь? Прошлое это прошлое, я буду заниматься своими делами, а ты своими. Это не должно быть так уж сложно.

Я пытаюсь его вразумить, потому что если я застряла в замкнутом пространстве с Коулом Стоуном и не могу выбраться, не рискуя погибнуть, то я могу использовать это в своих интересах. Глупо, но я убедила себя, что он не выкинет один из своих трюков, пока мы едем. Но, учитывая как меняется выражение его лица, по мере того как я продолжаю говорить, я понимаю, что могу оказаться не права. Почему он так реагирует?

– Ты действительно думаешь, что это настолько невозможно? Чтобы мы с тобой могли быть друзьями?

Его безмятежность неожиданна, и я не знаю, как ему ответить.

– Я… Я просто думаю, что будет лучше, если мы пойдем разными путями.

– Но что если… Господи, Тесси, что если я хочу попытаться все исправить на этот раз?

Заметив выражение абсолютного шока на моем лице, он замолкает, чтобы не сказать еще больше вещей, которые заставляют содрогнуться основы его мира.

– Хорошо, тогда, прежде чем мы устроим сегодня утром паническую атаку, давай оставим это открытым для обсуждения?

Я не думаю, что ответила:

– Тебе пересадили мозг в военном училище?

– Ты и это твое воображение, кексик. Я вполне способен быть милым.

Он усмехается. Могу поспорить, что мое воображение может придумать тысячу разных способов убить его с помощью этой пачки жвачки, лежащей на приборной панели. Кем бы ни был этот Коул, я еще больше не знаю, как с ним справиться, чем со злой версией. Чем быстрее я от него избавлюсь, тем лучше для моего рассудка. Смерть от ментоловой жвачки – я бы произвела революцию в мире преступности. Они должны дать мне мой собственный эпизод в «Криминальных умах».

Когда мы наконец добираемся до парковки ALHS, я чувствую себя ветераном войны. У меня такое ощущение, что я в шоковом состоянии – именно так можно описать мое нынешнее душевное самочувствие. Не обращая внимания на то, что у меня чуть не случился приступ паники, Коул ставит свой Volvo между двумя парковочными местами. Мои ноги шатаются, когда я выбрасываюсь из машины подальше от Люцифера. Поспешив уйти от него, я натыкаюсь на чирлидершу и готовлюсь к промывке мозгов. Но этого не происходит. У этой болельщицы чуть ли не слюни текут, когда она смотрит на Коула. И не только у нее.