Но в кресле гостиной, разнежившись от тишины, девушка неожиданно заснула, и ей приснился сон. Она увидела длинные когти, сурово тянущиеся к ней из темноты, острые, закруглённые, как искривлённые мечи – принадлежащие чему-то жуткому, неизвестному, дикому. Как будто животному. Они медленно тянулись к ней, окутанные сажей мрака, готовые растерзать, казалось, разорвать на мелкие части, из гнетущей, грозной темноты. Из непреодолимой, глухой, яркой тьмы. Пустота вокруг неё была уже не блаженной, а яростной.

Ото сна Веронику разбудил весёлый детский крик. Шестилетний Кирилл и его старшая сестра, семилетняя рыжеволосая Лена носились по дому, кричали, и то упоительно смеялись, то ругались друг с другом.

Вероника сделала из бумаги большого белого голубя. Кирилл был в восторге. Лены в это время рядом не было, но потом, прибежав из кухни, она, видимо, позавидовала брату, и порвала его. Он сжал зубы и убежал в свою комнату. Слёзы водопадом хлынули у него из глаз.

Вероника пошла за ним, чтобы утешить.

– Я её ненавижу, – просто и спокойно процедил он, поразительно сдерживая горечь. Он был просто ребёнок, несмотря на всю свою выдержку.

– Ты ненавидишь свою сестру, Киря?.. Как же так! – с досадой произнесла Вероника, качая головой. – Она должна быть тебе дороже голубя.

Тут Кирилл не выдержал, и щёки его вспыхнули от гнева.

– Но она это сделала специально, специально! – взревел он. – Она специально!..

Вероника вздохнула и погладила его по прямым волосам. Она любила сына своей единственной подруги. Он всегда казался ей хорошим.

– Ты должен простить её.

– Ничего я не должен! – не успокаивался малыш. – Почему это?!

– Если не простишь, обида тяжёлым грузом будет лежать у тебя на сердце, – спокойно сказала Вероника. Он на минуту задумался, глаза его чуть просветлели, но всё равно печаль взяла верх.

– Ты уже ничего не сможешь с этим поделать, – продолжала Ника. – Прости её, Кирилл. Прости.

– Не буду! – обида была ещё свежа. Мальчик отвернулся от Вероники и с головой накрылся одеялом. – Не буду!..

– Тогда просто подумай об этом. И ты поймёшь, что я права. Обида всегда тяжела. – Вероника ушла с этими словами, и эти слова запали и в её сердце. Она тоже простить не могла. Казалось, легче сдаться этим когтистым рукам, как будто лапам самой печали, чем простить. И то это было бы для неё легче, намного легче.

Ложась спать, она начинала страшиться этого сна. Но вместо его повторения у неё началась бессонница, лишь подогревая волнение.

У Вероники был хороший молодой человек. Девушка крепко задумалась, откинувшись на спинку кресла-качалки. Рассказывать ли ему о том, что с ней произошло? От этой мучительной мысли, которой она вконец изнурила себя, заболела голова, как будто виски и в самом деле сжали когтистые лапы. Поверит ли он ей?.. Но зачем же это от него скрывать, ведь это случилось с ней?

А если он сочтёт её сумасшедшей?

Ему она доверяла настолько, что решилась сказать о том, что произошло. Ей никогда всерьёз не нравились эгоисты. Быть может, потому, что плохого в её жизни было и так много.

– Да ладно, тебе показалось… – Серёжа сначала резко поднял вверх брови, а затем наморщил лоб. Он не был внешне привлекательным, но в его чертах не было и ничего отталкивающего; полное, слегка румяное лицо, русые волосы. Больше всего в нём ей нравились его тёмные блестящие глаза.

Он и сам понял, что сказал глупость. Показаться, что стул взлетел, не могло. Могло присниться, могло прийти на ум сумасшедшему, могло быть придуманным; но показаться не могло. Это ведь не пятая ножка. Ему стоило неимоверных трудов опустить свои брови.