– Автограф дать? – к отскакивающему от стен хохоту присоединяется неприятный друг Абашина, манерно откидывающий со лба длинную челку и многозначительно нам с Летовой подмигивающий.

И я уже успеваю десять раз проклясть подругу, двадцать раз отругать себя за несдержанность и потянуться к дверной ручке, когда до моего обостренного слуха доносится мягкое и чуть хрипловатое.

– Решила поздравить меня, принцесса?

Ноги прирастают к полу, зашедшееся в лихорадочном стуке сердце норовит выпрыгнуть из груди, и я поворачиваюсь предельно медленно, но все равно оказываюсь не готова. К виду растрепанного Громова с влажными после душа волосами. К запаху океанского бриза, ударяющему в нос и будящему воспоминания о нашей первой встрече. И к опасному блеску гипнотизирующих меня магнетических глаз.

Тимур

– Удачи, друг!

Я крепко сжимаю ладонь Шилова и, напоследок получив от него увесистый шлепок по голой спине, проскальзываю в просторное светлое помещение университетского бассейна. Оно раза в полтора больше моего предыдущего зала, а наверху даже есть балкон, где сгрудилась толпа приветственно визжащих девчонок.

И я без труда выхватываю из этой пестрой разноцветной массы облокотившуюся о перила Славку, хоть обычно и не вижу ничего перед заплывом и никогда не различаю знакомых лиц.

Осознание того, что девушка пришла за меня поболеть (по крайней мере, так мне хочется думать) расползается в груди приятным теплым пятном. И я даже нарушаю собственные правила, отвлекаясь на то, как позади негромко переговариваются два первокурсника, занимавшиеся плаванием в школе олимпийского резерва.

Я не недооцениваю их несмотря на менее спортивное телосложение или имеющийся у меня за плечами соревновательный опыт, потому что любого соперника надо уважать и каждый раз выкладываться на полную. Иначе рискуешь потом кусать локти на скамейке запасных или, чего хуже, в другой секции.

Правда, не все собравшиеся так считают.

– Готов проиграть? – кричит мне Слонский, лучший друг местного царька Ефима Абашина, самонадеянно скалясь и кривя пухлый рот. Но я не поворачиваюсь, спокойно занимая место слева от него, и стряхиваю с кистей ненужное напряжение.

Вода нас рассудит.

– На старт! – звонкая команда стартера врезается в барабанные перепонки, и я застываю в привычном положении, сосредоточиваясь лишь на своей дорожке.

Я не умею проигрывать. И не хочу. Особенно сейчас, когда жгучий взгляд проникшей под кожу Авериной упирается между лопаток и подгоняет вперед.

«Марш» в моей голове звучит одновременно с раскатистой сиреной, и я птицей слетаю с тумбочки, уже через мгновение сливаясь с любимой стихией. И больше нет ничего вокруг, кроме заветной цели, маячащей впереди. Ни конкурентов, ни скандирующей что-то там публики, ни даже скрестившего пальцы за спиной Кирилла, мнущегося рядом с тренером.

Есть только я, скорость и волны. Расходящиеся кругами от мощных гребков. И безграничная уверенность в том, что к финишу я приду первым.

И я понимаю, что не ошибся, когда моя ладонь в отточенном до автоматизма движении касается бортика, пальцы ложатся на поручни, а тело само выбрасывает меня вверх. Может, это и не рекорд, но соперников я точно обставил.

Парни из школы олимпийского резерва финишируют с небольшим запозданием, а понтовавшийся перед стартом позер так и вовсе барахтается где-то на середине.

– Хорошее время, Громов! Будем работать, – за оглушительным визгом с трибун я едва различаю слова тренера. Сухощавого мужика лет сорока пяти без единого седого волоса в черной, смоляной шевелюре.

Он буравит меня нечитаемым взором, вертит в длинных пальцах узкий кусок картона и, судя по разрезавшей лоб линии, что-то просчитывает. И я отчего-то ловлю себя на мысли, что с наставником мы обязательно сойдемся. После того как я прокляну решение остаться в спорте и десять раз выплюну легкие после изнурительной тренировки, да.