– А что случилось потом?

– Мы за нею следили. Ее сестра, Камилла Саландер, тем временем жила в другой приемной семье, в Уппсале. Когда им исполнилось по семнадцать лет, Лисбет Саландер вдруг углубилась в свое прошлое. Она начала разыскивать Залаченко и изучать все доступные ей официальные регистры. Каким-то образом – мы точно не знаем – ей удалось узнать, что сестре известно, где находится Залаченко.

– Но каким образом?

Ваденшё пожал плечами.

– Если честно, не имею понятия. Сестры несколько лет вообще не встречались, а потом Лисбет Саландер отыскала Камиллу и пыталась выудить из нее все, что той известно. Их встреча закончилась бурной ссорой и даже потасовкой.

– Вот как?

– В те месяцы мы внимательно следили за Лисбет. Мы также известили Камиллу о том, что ее сестра агрессивна и психически больна. Она-то и связалась с нами после внезапного визита Лисбет, и мы активизировали слежку.

– Значит, ее сестра была твоим информатором?

– Камилла Саландер смертельно боялась своей сестры. В любом случае, Лисбет привлекла к себе внимание и по другим эпизодам. Она неоднократно конфликтовала с сотрудниками социальной комиссии, и мы пришли к заключению, что она по-прежнему представляет угрозу разоблачения Залаченко. Потом произошел тот инцидент в метро…

– Она напала на педофила…

– Вот именно. Она проявляла склонность к агрессии, у нее наблюдались явные психические отклонения. Мы посчитали, что всем будет спокойнее, если снова спрятать ее в каком-нибудь интернате, и решили воспользоваться случаем. Этим занялись Фредрик Клинтон и фон Роттингер. Они снова призвали Петера Телеборьяна и затеяли через него процесс в суде, добиваясь того, чтобы снова поместить ее в закрытую лечебницу. Адвокатом Саландер назначили Хольгера Пальмгрена, и, вопреки всем прогнозам, суд встал на его сторону. С той лишь оговоркой, что ей назначат опекуна.

– Но Бьюрман-то каким образом оказался причастен к этому делу?

– Осенью две тысячи второго года Пальмгрена разбил инсульт. Мы по-прежнему следили за Саландер и вмешивались, если ее имя снова всплывало. Я проследил за тем, чтобы ее опекуном назначили Бьюрмана. Заметьте: он понятия не имел о том, что она – дочь Залаченко. Расчет был прост – если она начнет болтать об отце, Бьюрман среагирует и поднимет тревогу.

– Бьюрман полный идиот. Его ни за что нельзя было подпускать к Залаченко и тем более к его дочери. – Гульберг посмотрел на Ваденшё. – Это серьезный просчет.

– Знаю, – сказал тот. – Но тогда это казалось правильным ходом, я ведь не мог предположить, что…

– Где сейчас находится ее сестра? Камилла Саландер?

– Мы не знаем. Когда ей исполнилось девятнадцать, она собрала вещи и покинула приемную семью. С тех пор о ней не было слышно ни звука. Она просто исчезла.

– О’кей, продолжай…

– У меня есть источник в полиции, который беседовал с прокурором Рикардом Экстрёмом, – сказал Сандберг. – Инспектор Бублански, который ведет расследование, полагает, что Бьюрман насиловал Саландер.

Гульберг взглянул на Сандберга с искренним изумлением, потом задумчиво провел рукой по подбородку.

– Насиловал? – переспросил он.

– У Бьюрмана на животе обнаружена татуировка с текстом: «Я садист, свинья, подонок и насильник».

Сандберг положил на стол цветную фотографию, сделанную на вскрытии. Гульберг, широко раскрыв глаза, уставился на живот Бьюрмана.

– Значит, это дело рук дочери Залаченко?

– Скорее всего. Она вовсе не так уж безобидна. Ей удалось как следует поколотить двоих хулиганов из мотоклуба «Свавельшё МК».

– Дочь Залаченко, – повторил Гульберг и снова повернулся к Ваденшё. – Знаешь, я думаю, тебе стоит нанять ее на работу.