Пытаюсь что-то ответить, но не могу – горло словно скрутило спазмом.

- Тебе холодно? Я могу как-то помочь? – не дождавшись ответа, он берет мои ладони и начинает их растирать.

Тепло его рук выводит меня из ступора. Начинаю всхлипывать. Все больше и больше, пока это не переходит в плач, а затем и рыдания. Пытаюсь остановиться, прекратить все это, но не могу. Просто не получается.

Йон прислоняет мой лоб к своему плечу и начинает что-то говорить успокаивающим тоном. От того, что он меня жалеет, почему-то становится еще хуже.

Через какое-то время слезы заканчиваются, а рыдания переходят во всхлипы.

В последний раз я так плакала в день смерти бабушки. Она была для меня самым близким человеком, и внезапно ее не стало. Я стояла и смотрела, как на крышку ее гроба падают комья земли, и до меня вдруг со всей ясностью дошло, что больше никогда не будет так, как прежде.

Воспоминания отрезвляют. До меня внезапно доходит, что я ревела в рубашку Йона. Отстраняюсь и виновато рассматриваю огромное мокрое пятно:

- Извини!

Он улыбается краешком губ:

- Это сейчас последнее, о чем тебе нужно переживать, - и уже с настойчивостью в голосе спрашивает: - Что у тебя случилось? Почему ты плакала? Ты должна мне рассказать!

Отворачиваюсь и прикусываю губу:

- Я не могу.

Он хватает меня за плечи, разворачивает к себе и жестко произносит:

- Лия! Не ври мне! Разве мы перестали быть друзьями? Что бы это ни было – скажи мне! Я всегда буду на твоей стороне!

Размышляю о том, что если он ошибается, а я ему откроюсь, все станет еще хуже. Хотя, похоже, на этот раз он настроен серьезно, и так просто не отстанет… Что же делать?

- Лия, - легонько трясет меня Йон, - ты должна мне сказать! Давай же!

И я уступаю. Не знаю, на что надеюсь - что он поверит и все станет лучше, или что не поверит и все станет еще хуже. Часть меня хочет погрузиться в черноту с головой и раствориться в ней, чтобы больше ничего не имело значения.

Поднимаю голову, чтобы видеть его лицо, и спокойно произношу:

- Я начала слышать голоса, которые никто кроме меня не слышит. А еще начала ходить во сне.

- Ты не хочешь идти по дороге из-за того, что слышала там голоса?

- Да.

- Получается, эти голоса тебя пугают?

- Да.

- А ты уверена, что услышишь голоса в том же месте?

Поколебавшись, произношу:

- Голос у озера я слышала только один раз, а в доме бабы Мани – дважды.

- Так! – хмурится Йон. – Мне ничего не понятно, кроме того, что на обсуждение твоей проблемы понадобится гораздо больше времени, чем у нас есть сейчас – у меня появилось очень много вопросов.

- Ты мне веришь? – с надеждой смотрю на него я.

- Конечно! А почему я не должен тебе верить? Давай так – я сейчас разуюсь и сандалии брошу в сумку, потом закатаю штанины, чтобы не намочить, ты сядешь ко мне на закорки, и я тебя понесу по тропинке. А на обратном пути из школы мы где-нибудь остановимся и все обсудим. Хорошо?

- Но тебе же будет тяжело!

- Лия, - рычит парень, - твой бараний вес я уж как-нибудь дотащу!

Пока он быстрым шагом идет по тропинке, думаю о том, что я, наверное, сейчас красная, как рак – слишком уж смущающая близость. Вроде бы и не ничего такого – руки он не распускает и ничего бестактного не говорит, да и в детстве я уже несколько раз путешествовала подобным образом (первый раз - когда меня за лодыжку больно ужалила неядовитая змея, второй – когда я порезала ступню об острый камень, еще раз – когда подвернула ногу), но в этот раз все иначе. В этот раз боль не отвлекает, и я могу прислониться щекой к большой теплой спине и вдыхать запах, который есть только у него одного – чего-то химического смешанного с яблочным ароматом. В этот раз я боюсь, что он почувствует, будто мое сердце стучит слишком часто. В этот раз обвиваю руками его шею и мечтаю, будто это настоящие объятия.