То, как Гидеон это сказал, – что если я ее отпущу, нам нечего бояться… Не знаю, что это значит. «Верь мне», – сказал он, и я верю. «Это невозможно», – сказал он, и я верю ему.

Но что, если она нуждается во мне?

– Так что мы практически прогнулись под Англию.

– А?

Моргаю. Подружка Кармель, Нат, повернулась к нам со своего места и с любопытством на меня щурится. Затем она пожимает плечами:

– Вероятно, ты прав. – Она оглядывается на мистера Диксона, который отошел к своему столу и возится с чем-то в ноутбуке. – Ему, скорее всего, без разницы, правда ли мы обсуждаем войну. Итак. – Она вздыхает с таким видом, будто предпочла бы сидеть перед кем-нибудь другим. – Ты пойдешь с Кармель на вечеринку выпускников?

– А разве она не только для выпускников? – спрашиваю.

– Да ну. Не станут же они требовать пропуск и вышвыривать тебя, если его не окажется, – фыркает она. – Ну, может, и стали бы, будь ты девятиклашкой. Даже Томас мог бы пойти. Кас? Кас?

– Ага, – слышу я собственный голос. Но не совсем. Потому что у Нат теперь другое лицо. Аннино. Губы двигаются в такт, но выражение другое. Словно маска.

– Ты сегодня и впрямь странный, – говорит она.

– Извини. Действие перцоцета кончается, – бормочу я и выскальзываю из-за парты. Мистер Диксон даже не замечает, что я выхожу из класса.

Когда Томас и Кармель обнаруживают меня, я сижу на сцене посреди театра и таращусь на ряды обитых синей тканью кресел. Они все пусты – кроме одного. Учебник по тригонометрии и тетрадка аккуратной стопочкой лежат рядом со мной как напоминание о том, где мне полагается находиться.

– Он в кататонии? – спрашивает Томас.

Они вошли уже пару минут как, но я их не заметил. Если я продолжаю игнорировать одного друга, то могу с тем же успехом игнорировать их всех.

– Привет, ребята, – говорю.

Они бросают сумки с книгами и забираются на сцену. Их шаги отдаются в пустом театре громким эхом.

– У тебя отменно получается уклоняться, – говорит Кармель. – Хотя, может, и нет. Нат говорит, ты ведешь себя еще более странно, чем обычно.

Пожимаю плечами. Больно.

– Поверх ее лица, пока она говорила, проступило лицо Анны. По-моему, я продемонстрировал исключительное самообладание.

Сидя по бокам от меня, они переглядываются характерным образом, какой я наблюдаю у них все чаще.

– А что еще ты видел? – спрашивает Томас.

– Она страдает. Похоже, ее мучают. Прошлой ночью она была у меня в комнате. У нее на плечах и на руках открывались и закрывались раны. Я ничем не мог помочь ей. Ее же на самом деле там не было.

Томас поправляет очки:

– Мы должны выяснить, что происходит. Это… это мерзко. Должно существовать заклятье, способное открыть…

– Может, нам сейчас не мистика нужна, – вклинивается Кармель. – Как насчет чего-нибудь другого, психолога например?

– Да его просто накачают таблетками по самые жабры. Расскажут ему, что у него МДП[10] или еще чего. И потом, Кас же не сумасшедший.

– Не хочу никого расстраивать, но шизофрения может накрыть в любой момент, – говорит Кармель. – Вообще ее проявление в нашем возрасте – обычное дело. А галлюцинации кажутся такими же реальными, как ты или я.

– Чего ради ты завела про шизофрению? – вскидывается Томас.

– Я не конкретно про нее! Но он же перенес серьезную утрату. Вдруг это реакция психики? Ничто из того, о чем он говорит, не могло быть реальным. Вот ты что-нибудь видел? Чувствовал что-нибудь странное, как твой дедушка говорит?

– Нет, но я несколько притормозил с изучением вуду. У нас же тригонометрия, забыла?

– Я просто говорю, что не всегда дело в духах и магии. Порой преследователи сидят у тебя в голове. И это не делает их менее реальными.