Учитывая, сколько времени я проводила, работая волонтером в клинике, можно подумать, что я стремилась к карьере ветеринара. Животные входили в маленький список того, что приносит мне чрезвычайное счастье. Особенно те, что нуждались в моем внимании и заботе. Другие волонтеры могли бы предположить, что животные спасают меня от одиночества и изоляции, которые окружали меня в годы учебы в колледже, но мало кто поймет, что я просто предпочитаю общество животных обществу людей. Их трогательные взгляды, когда они проникались ко мне доверием, поддерживали меня больше, чем любое общение с людьми.

Если и было что-то, что я любила почти так же сильно, как животных, так это книги. Чтение переносило меня в экзотические места, в увлекательные исторические периоды и миры, которые сильно отличались от моего собственного. Однажды, декабрьским снежным днем, когда мне было восемь лет, моя обезумевшая от беспокойства мать нашла меня в домике на дереве, где я с упоением читала мою любимую книгу Лоры Инголс Уайлдер, ту, в которой папа попал в снежную бурю и ел леденцы, которые вез домой на Рождество для Лоры и Мэри. Мама искала меня уже полчаса и так долго звала по имени, что сорвала голос. Она, казалось, не могла понять, что я просто играю роль Лауры, которая ждала в хижине, хотя я неоднократно объясняла ей. Сидеть в холодном домике на дереве показалось мне вполне разумным. Когда я обнаружила, что могу сделать карьеру, которая позволит мне проводить дни в библиотеке, в окружении книг, то испытала глубочайшую радость.

До тех пор пока (мне тогда исполнилось семь) отец не научил меня играть в шахматы, я ничего не умела делать хорошо. Я не преуспевала в спорте, в школе получала то пятерки, то двойки – в зависимости от предмета и того, насколько он меня интересовал. Мучительная застенчивость мешала мне участвовать в школьных спектаклях или других внеклассных мероприятиях. Но шахматы, как и книги, заполняли пустоту в моей жизни. Хотя мне потребовалось много времени, чтобы это понять, я знаю, что мой мозг работает не так, как у других людей. Я мыслю категориями черного и белого. Но не абстрактного, а конкретного. Игра в шахматы с ее стратегиями и правилами соответствовала моему мышлению. Животные и книги поддерживали меня, но шахматы давали возможность быть частью чего-то большего.

Когда я играла, то почти вписывалась в мир нормальных людей.

Шахматный клуб «Иллийни» собирался в помещении фуд-корта студенческого союза по воскресеньям с 6:00 до 8:00 вечера. В начале семестра, когда участники еще не увязли по уши в домашних заданиях и не были заняты подготовкой к экзаменам, приходило под тридцать человек. К тому времени, когда приближался конец семестра, наши ряды редели и набиралось в лучшем случае человек десять. Воскресные заседания шахматного клуба были неформальными и состояли в основном из дружеских партий и общения. Встречи шахматной команды – для членов, которые хотели участвовать в турнирах, – проводились по вечерам в среду и были посвящены тренировочным матчам, решению шахматных головоломок и анализу известных шахматных партий. Хотя я обладала необходимыми навыками и предпочла бы более формальную структуру встреч шахматной команды, у меня не было никакого желания соревноваться.

Джонатан начал посещать воскресные занятия, когда я училась на последнем курсе. В то время как остальные члены клуба болтали друг с другом, я ежилась на своем месте, готовясь к игре. Едва сев, я сразу скинула туфли и прижала ступни босых ног к прохладному гладкому полу. Это было чертовски приятно, хотя я никому и никогда не смогла бы объяснить почему. Я смотрела, как Джонатан приветствует Эрика, президента нашего клуба, который улыбнулся и пожал ему руку. Через несколько минут Эрик призвал собравшихся обратить на него внимание, повысив голос, чтобы перекричать всех: