Спонтини тяжело вздохнул.

– Испуганная какая-то, немного чокнутая. Первое время, как мне показалось, она вообще носу не высовывала из своей конуры. Всего боялась.

– Продолжай. Вспомни еще что-нибудь, какие-нибудь детали, и я тебя отпущу.

– Ну не знаю… Она говорила вроде, что сама из Америки, что приехала в Париж, чтобы учиться в Университете…

– Американка, что ли? И ты ей поверил?

– Она действительно говорила с акцентом, как янки. По правде говоря, мне было вообще наплевать. Она заплатила за три месяца вперед, вот это для меня имело значение. Она утверждала, что родители дают ей деньги.

– А ты их видел когда-нибудь?

– Нет, я вообще никого у нее не видел… Ах нет! К ней заходила какая-то блондинка, несколько раз. С виду приличная. Лет сорока. Аппетитная такая, фигуристая. Я бы не прочь с такой позабавиться. Ты меня понимаешь? Что-то типа Шэрон Стоун или Джины Девис.

– Знаешь ее имя?

Спонтини отрицательно покачал головой. Карадек вернулся к разговору о девушке:

– Ладно, ты не заметил, может, девчонка занималась какими-нибудь темными делишками?

– Чем, например?

– Наркотики? Проституция? Рэкет?

У булочника округлились глаза:

– Ты что, парень… Ты не там ищешь. Если хочешь знать мое мнение, то знай: она просто-напросто хотела учиться и жить спокойно. Неприятности ей были не нужны.

Марк кивнул булочнику, что тот свободен и может идти, а сам какое-то время продолжал сидеть за столиком в кафе, обдумывая факты, которые ему поведал Спонтини. Он уже собрался уходить, как его мобильный начал вибрировать. Его вызывала Матильда Франсанс. Он ответил:

– Ну как, есть что-нибудь для меня?

– Да, я нашла досье на Анну Бекер. Но это совсем не совпадает с тем, что ты мне говорил. Если верить этим данным, то девушка…

– Я всегда этого боялась. Я знала, что когда-нибудь это случится, но и представить себе не могла, что все так обернется.

Клотильда Блондель сидела за письменным столом в стиле модерн, представляющим собой прозрачную поверхность из толстого стекла, покоящуюся на двух хромированных ножках. Ее кабинет, возвышавшийся над школьным двором, был оформлен по современной моде в полном несоответствии со старинным стилем и церковными традициями монастыря Сен-Сесиль. Я-то ожидал увидеть мебель XVIII века, стеллажи библиотек, уставленные авторами Плеяды[6] и старыми церковными книгами с переплетами из тисненой кожи, а вместо этого попал в полупустую стильную комнату с белыми стенами. На столе лежали открытый ноутбук и смартфон в изящном кожаном футляре, стояли фотография в рамке из светлого дерева и репродукция чувственной статуэтки Бранкузи.

– Мадам Блондель, вы давно знакомы с Анной?

Директриса посмотрела мне прямо в глаза, но вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, сказала, словно упрекая меня в чем-то:

– Анна безумно в вас влюблена. Я впервые вижу, чтобы она так увлеклась мужчиной. Но, как я вижу, вы достойны такой любви.

Я повторил свой вопрос, но она опять проигнорировала его.

– Когда Анна спросила, что я об этом думаю, я посоветовала ей открыть вам правду, но она испугалась вашей реакции. Боялась потерять вас…

Воцарилось молчание. Затем директриса тихо, словно разговаривая сама с собой, сказала:

– Сабато прав: «Истина хороша для химии и математики, но не для жизни».

Я поежился. Очевидно, что Клотильда Блондель многое знала. Чтобы завоевать ее доверие, я решил ничего от нее не скрывать и рассказал все: про 400 тысяч евро, которые мы нашли в комнате Анны, и про фальшивые паспорта на имя Магали Ламбер и Полины Паже.

Она выслушала меня с подозрительным равнодушием, как будто я просто напомнил ей о каких-то малозначительных и малоприятных событиях, о которых и вспоминать-то не хотелось.