– Да, это правильно. Действуй в том же духе. А как мама? В тебе есть немалая доля жизнестойкости твоего отца, а вот Олив, боюсь, ее не хватает.

– Да. Она до сих пор сама не своя. – Вот все, что нашла сказать Джоан.

Перед ее мысленным взором встала вымученная улыбка матери, бледный знак былого стоицизма, появившаяся на ее лице, когда Джоан собрала вещи, чтобы ехать в Маскат. Джоан, как ни старалась, не могла избавиться от легкого раздражения, смешанного с чувством вины. Горе матери начинало казаться ей цепями, приковывающими Джоан к дому и к детству, в то время как ей открывал объятия весь мир. Роберт потрепал ее по плечу своей ручищей.

– Время – великий целитель, но такая потеря не может не оставить глубокий рубец. Единственное, что можно сделать, – это попытаться помочь ей. И простить за все, – сказал он.

Джоан с тревогой взглянула на него. Ей показалось, будто он прочитал ее мысли. Его взгляд был твердым и понимающим, но в нем не было осуждения. Джоан почувствовала, что краснеет.

– Да. Конечно, – сказала она.

– Ты совершенно права. И вообще у тебя на носу свадьба, и мы должны утешаться, вспоминая твоего отца и то, каким он был. Я когда-нибудь рассказывал, как в школе мы с ним однажды пробрались в директорский винный погреб?

– Да, – сказала Джоан, улыбаясь. – Но расскажи еще раз.

За обедом речь снова зашла о Мод, и когда все стали говорить о ее былой славе, Джоан начала забывать, какой странной и неловкой вышла их встреча, и вспомнила, какую важную роль Мод всегда играла в ее жизни. Она впервые узнала о ней, прочтя короткую главу в книге о женщинах-первопроходцах. Там мисс Викери упоминалась наряду с Гертрудой Белл[34], Амелией Эдвардс[35] и Александрой Давид-Неель[36]. Внимание Джоан привлекли фотографии Мод. Маленькая некрасивая женщина с крючковатым носом и страстным выражением лица, с явным нетерпением позировавшая для студийного фотопортрета. С юных лет Мод Викери в одиночку путешествовала по самым диким уголкам Ближнего Востока в поисках памятников древних цивилизаций. Она опубликовала книги о своих путешествиях и стала признанным авторитетом в своей области, а также получила признание как переводчик с персидского и арабского языков. Она была первой женщиной, которая пересекла аравийскую пустыню Руб-эль-Хали, причем по самому трудному маршруту, какой можно себе представить, пройдя через дюны Урук-аль-Шайба. Но ее достижения были забыты потому, что она следовала с отставанием в несколько недель по пятам своего друга и соперника Натаниэля Эллиота, которому достались лавры первопроходца. В конце концов, он был мужчина, и славы ему хватило на всю жизнь. После того как он буквально в последнюю минуту вырвал у нее победу, имя Мод Викери пребывало в безвестности в течение нескольких лет. Наконец она снова появилась в Маскате и опубликовала свои переводы классической персидской поэзии. Она ничего не написала о том, как пересекала пустыню, за исключением небольшой статьи для Королевского географического общества, опубликованной через много лет после этого события. Джоан даже хотела спросить у Мод, почему та не написала книгу о своем величайшем путешествии. А еще хотелось услышать о том, каково быть женщиной в мужском мире, да еще в эпоху, когда это ощущалось гораздо острее, чем теперь. И выведать, как Мод удалось убедить бедуинов взять ее в пустыню. Она так много о чем хотела узнать, но не смогла…

Джоан съела порцию бараньих отбивных и недоваренного картофеля, а-ля английское блюдо, название которого не переводится на арабский, и решила, что должна выбирать. Или поражение и разочарование, ненастоящая европейская еда и жизнь вблизи представительства под крылышком у дяди Бобби – а до недавнего времени она, наверное, выбрала бы именно это, – или нечто совершенно другое.