Обещая другому, что мы не раним его, мы обещаем это себе. Мы находим внутреннюю уверенность, ресурсы для любви.

Мы признаём, что чужой шторм – наш шторм. Чужие слёзы – наши слезы. Что в буре мы можем оказаться спасительным маяком, тихим пристанищем с горячим чаем и тёплым одеялом. Даже если нам самим страшно, мы отыскиваем мужество для другого.

Мы признаём, что вдвоём лучше, чем поодиночке. Что наша близость не будет душить, но и не будет роздана скупой рукой в лучшие дни.

Марк… отчасти он прав, я не смогла достойно взять ответственность за уже принятое решение. Но было бы мучительнее обречь и его, и себя на несчастливый брак.

Мы подсознательно чувствуем, когда цикл подходит к окончанию. Это ощущается по невидимым вибрациям. Снам, в которых шумит море, снам с рыбами и ракушками. Будто горечь расставания через маленькую щель сочится из будущего в настоящее.

Когда все привязки убраны, нити и канаты разорваны, на месте исчезнувшей близости всё равно останется огрызок. Шрам любви. Напоминание плоти о болезненной силе привязанности.

– Через пару недель я вернулась, и мы практически сразу встретились. Я рассказала ей о своей ситуации.

– Что за ситуация?

– Я рассталась с женихом, буквально за пару недель до свадьбы. Инициатором разрыва была я, поэтому мне пришлось несладко. Но хуже всего было то, что он был моим начальником, и мне срочно пришлось менять работу.

– Неприятная ситуация.

– Инга предложила должность ассистента. Назвала сумму, и меня это устроило. Меня не смутили даже некоторые нюансы работы, поскольку на тот момент я была очень подавлена.

– Нюансы?

– Например, совместное проживание в их доме.

Сергей Александрович оторвал взгляд от монитора и, поправляя очки, посмотрел сквозь меня.

– Зачем?

Мне хотелось поблагодарить её за ту внезапную помощь. Или нет? Мне хотелось увидеть её снова. Веснушки, рассыпанные по лицу, шее и рукам, медные волосы, уверенная походка, яркий голос. Почувствовать тепло, разливающееся в животе.

Мы с Ингой сидим друг напротив друга в новом ресторане с мексиканской кухней недалеко от Таврического сада. Осенний свет проникает сквозь мозаику на окнах, преломляясь и переливаясь разными цветами. На полу, в больших подставках, и на подоконниках обилие зелени.

Я пью белое Sileni Estates совиньон блан, Новая Зеландия, у него цитрусовый привкус и аромат крыжовника. Капли стекают по запотевшему бокалу. Она пьет тоник со льдом, потому что не переносит спиртное, и ест острую кесадилью.

– Ты так и не рассказала, почему рассталась со своим женихом?

– Просто перестала видеть совместное будущее. Он сильно подавлял меня. Мы работали вместе, он – начальник. В работе это было больше похоже на контроль: пиши то, не пиши это, сделай такую рубрику, возьми этих героев. Он зарезал все мои идеи, любой творческий порыв. Я понимала, что это проявление его доминантной натуры, но мне казалось, что мы работаем вместе, и я тоже имею право голоса.

– В какой сфере вы работали?

– В одном деловом издании – сказала я, набив рот какой-то острой мексиканской едой, – У нас была сложная работа, не все выживали. Это ведь не о туфельках писать или звездных любовниках. А потом этот контроль незаметно перешёл на все сферы в нашей жизни. Он с таким видом произносил «Мы завтра едем в Большой театр» или «Мы завтра едем к Илье на дачу», словно, кроме одежды, я должна захватить сменное лицо. В его мире это нормальное явление, когда женщину покупают статусом или деньгами. И она должна соответствовать и шлифоваться. Меняться, меняться, меняться ради мужчины.

– К сожалению, это обычное дело. Женщинам до сих пор приходится сражаться за личное пространство, возможности для творчества и место в социуме. Слышала про теорию сексуальной экономики?