Сейчас ей просто было противно, противно до жути. И она подлетела к красавчику и гневно выпалила – на английском:

– You! You will wash this plate! With chlorine![2]

Негодяй же вскинул на нее свои беспечные ярко-зеленые, наверняка за счет тонированных контактных линз, глаза и с очаровательной улыбкой произнес:

– Oh, don’t bother! Jack is my friend, and he is much cleaner than some people![3]

Последовал презрительный взгляд на ее не самую свежую униформу.

Вот и поставили на место. Может, в прошлой жизни тебя, деточка, кто-нибудь и боялся, но вдруг обретшая дар речи посудомойщица вряд ли кого испугает.

…Она хотела наговорить ему еще много чего, но вдруг почувствовала, как к горлу противным комом подступают слезы. От усталости, от обиды, от злости – на всех посетителей вообще и особенно на этого – явно успешного, холеного, самовлюбленного. Который непроходимо самоуверен и считает себя столь неописуемым красавцем, что может творить что угодно. А главное – посмотрел на нее абсолютно равнодушно. Будто на предмет мебели. Да он на своего Джека ласковей смотрит!

И тогда она совершила еще один совсем уж нелогичный поступок. Резким ударом ноги выбила тарелку из-под морды пса – тот, умиротворенный сытным обедом и спокойной обстановкой, мешать ей не стал, даже не рыкнул. А потом изо всех сил ударила ее пяткой туфли. Раздался звон разлетающегося стекла, Джек угрожающе взревел… а дальше девушка увидела, как незнакомец срывается с места. И в мощном броске буквально валится на своего пса. Одной рукой перехватывает его за ошейник, другой – точнее, всем предплечьем наваливается на мощный собачий корпус. Пес гневно ворчит, вырывается… А посудомойка за своей спиной слышит пораженный голос официантки:

– Нет, ну, я всегда думала, что ты больная… Но не до такой же степени!

И в тот момент девушке больше всего хочется потерять память еще раз. И оказаться где-нибудь далеко-далеко. На другом конце света. За тысячи морских миль от проклятого острова…

– Беги, дура! – продолжает надрываться за ее спиной официантка. – Эта псина тебя сейчас съест!

Но девушка не может сдвинуться с места…

…Однако незнакомец – вопреки мрачному прогнозу – успокаивает своего дога довольно быстро, и вот Джек уже смирно сидит у его ног и лишь буравит незадачливую посудомойку суровым взглядом. А незнакомец наконец отрывает одну руку от собачьей холки и сердито говорит девушке:

– Джек хотел тебя разорвать. И был прав.

Она – испуганная, растерянная, в предвкушении новых, теперь уже непременно последующих от хозяина таверны репрессий, – лишь пожимает плечами:

– А ты в следующий раз корми своего дружка из его собственной плошки, ясно?

…Но вот и хозяин: привлеченный криками, врывается в обеденный зал, мгновенно оценивает диспозицию, налетает на нее с гневной тирадой… однако незнакомец одним властным движением руки отсылает его прочь.

И хотя хозяин прежде всегда заявлял, что в своей таверне не признает никаких авторитетов, сейчас он покорно повинуется, а ему вслед несется:

– И позови кого-нибудь, чтобы осколки убрали.

И, о бальзам на душу посудомойки, последней спицы в колесе: Наташка у ее ног сгребает щеткой осколки…

Незнакомец же протягивает ей правую руку (левой он по-прежнему придерживает оскорбленного Джека) и, небрежно улыбаясь, произносит:

– Я – Зет.

Рука оказывается жесткой, однако ногти обрезаны аккуратно, и девушке вдруг становится ужасно стыдно за свои ладони – шершавые от мыльной воды, со множеством заусенцев.

И мужчина вопреки мнению, что сильный пол на маникюр не смотрит, кажется, замечает ее неухоженные руки. И ее смущение.