– Я здесь, мама! – все же прокричала она и вздохнула.

Послышались звуки шагов по лестнице, и в комнату вошла баронесса Милтон.

– С тобой все в порядке? Почему ты снова закрылась в своей комнате? – сложенные руки на груди и пытливый взгляд не предвещали разговора о чем-то приятном.

– Все нормально, мама, – как можно спокойнее ответила Джиневра, глядя на себя в зеркало и поправляя минутой ранее расчесанные волосы.

– Зачем ты говоришь мне неправду? Я же все прекрасно вижу – стоило только появиться здесь этому молодому гуляке, как ты вновь сама не своя!

– Мама! Не говори так о нем!

– А как еще о нем говорить? – вкрадчиво произнесла Уитни Милтон, затем сделала несколько шагов вглубь комнаты и грациозно присела на кровать чуть в стороне от дочери. – Я очень хорошо знаю их породу. Норберт в молодости таскался по девкам, равно как и его отец Хамиш. И вот теперь Алисдэйр проявляет исконно мужское качество всех Эддингтонов. А ты, глупышка, сохнешь по этому бабнику!

– Да хватит же! – взвилась Джиневра, бросая гребешок на стол. – Неужели тебе доставляет удовольствие говорить мне все эти гадости?

– Отнюдь, – с безупречным спокойствием возразила баронесса. – Я просто хочу тебя образумить.

– Неужели?! За что ты так ненавидишь его?

Руки Джиневры были крепко сжаты в кулачки, ее глаза сверкали от возмущения и переполнявших эмоций.

– Ошибаешься, девочка моя. Нет никакой ненависти, – на какое-то мгновение по лицу Уитни пробежала тень презрения, однако тут же испарилась, уступая место маске сдержанности и напускного безразличия. – У меня больше опыта и информации, которая позволяет мне делать такие выводы. И основываясь на них, я хочу тебя уберечь.

– От чего? Это всего лишь твои фантазии! Алисдэйр не такой, и те слухи, на которые ты опираешься, – также всего лишь слухи!

– Бог мой, какая же ты глупышка!

– Не говори со мной, как с дурочкой! – Джиневра вскочила на ноги, ее дыхание участилось.

– И не собираюсь, – баронесса также встала с кровати. – Ибо ты ею и являешься! Неужели ты не понимаешь, что безразлична ему? Ведь он даже не смотрит в твою сторону! Или думаешь, у него в Лондоне мало девиц, которые с легкостью дадут ему то, что он пожелает?

Гнев резко сменился отчаянием. Джиневра и сама не раз думала об этом, но в силу своей любви гнала подобные мысли прочь из своей головы. Однако они с регулярным постоянством возвращались, и теперь не без помощи «добрейшей» маменьки. Слезы потекли из глаз девушки, она закрыла лицо руками и зарыдала, уже совершенно не сдерживая нахлынувшую обиду. Где-то внутри стало очень больно и безумно жалко саму себя.

– Джинни, девочка моя, – вновь немного приторная тональность и нотки показной жалости, что раздражало еще больше. Ведь Джиневра знала жестокий характер своей матери и ее уникальную способность наслаждаться чьим-то горем или душевными муками.

– Хватит так называть меня! – закричала она и выбежала из комнаты.

Быство спустившись по лестнице, Джиневра выбежала из дома, чувствуя, что ей больше невмоготу находиться в нем. Скрывшись в любимом уголке сада, она продолжала плакать и злиться на мать одновременно. За ее жестокую правоту. Кое-как успокоившись по истечении непродолжительного времени, Джиневра решила развеяться и прогуляться улицами деревни, тем более, что скоро она увидит своих подруг Бетси Тернер и Мариссу Эддингтон. Надежда на то, что последняя сможет вскользь упомянуть что-либо обнадеживающее о своем старшем брате, была маленькой, но все же была. И она придавала сил, даже какой-то скрытой веры, что еще не все потеряно, что еще может произойти нечто, и судьба соблаговолит подарить ей возможность быть рядом с любимым. Хотя сама Милтон прекрасно понимала, что Марисса втайне завидует ее красоте и не желает видеть ее рядом с Алисдэйром в силу этой зависти, скрыто наслаждаясь ее страданиями. Дурочка! Пусть лучше присматривает за своим мужланом Ройлом Фармером, пропахшим свежеиспечённым хлебом.