– От тебя так хорошо пахнет, а от моего Паши только лекарствами.

И затихла, перебирая пальцами складку простыни.

На подоконнике стоял высокий ленточный кактус, и в ярком пронзительном свете полной луны его черная тень с иглами на макушке упрямо карабкалась к ним на кровать.

– Спать хочу! – Лениво поднялась, склонилась над ним, коснулась его щеки нежными прохладными губами:

– Спокойной ночи, дядя Ваня.

– Спокойной ночи, – ответил измученный Шмыга, проклиная службу, свое знакомство с чертовым «племянником», проклиная эту идиотскую жизнь, ставящую его в тягчайшее унизительное положение, а заодно моральные принципы, вбитые ему в голову добродетельной матушкой.

«Если бы Алина сказала мне одно слово, одно слово…»

Спустя час, ворочаясь на простыне, как на раскаленной сковороде, он повторял про себя:

– Три. Положено три искушения…

Но как Иван Петрович не прислушивался, надеясь вновь услышать легкие волшебные шаги, которым был намерен немедленно покориться, – во всех комнатах стояла мертвая тишина.

Время третьего искушения еще не пришло.

В деле Бурцевых пора ставить точку. С утра детектив, сбросив амплуа беспечного хабаровского дядюшки, засел в своем офисе, готовя отчет для Москвы и рекомендации клиенту. Работалось легко, да и описывал Иван Петрович вещи простые, ставшие привычными за последние несколько лет.

Энергетическая связь между кровными родственниками идет напрямую. Они словно лампочки в гирлянде – одна погаснет, остальные перестанут светиться, пока не составят другую гирлянду и вновь не замкнут цепь. Всплески отрицательных энергий мгновенно передаются от одного к другому. Как если бы обнаженные провода под напряжением в 220 вольт сунуть в плату радиоприемника. Как пойдет слепящий огонь по дорожкам печатной платы, что воспламенится, что выйдет из строя – даже опытный электронщик не скажет.

Есть заботливая мама, и есть вдруг ставший непокорным сын. Отец ушел из семьи, когда Павлу не было еще и двух лет. То есть, вдвоем с матерью они представляли единую самобалансирующую энергосистему. С годами энергия матери убывает, сына возрастает, идет незаметная перекачка на пользу обеим. Распространенная в последнее время боязнь вампиров мало обоснована. Донор-вампир – отношения довольно неопределенные. Донор утром после тяжелой раздражительной работы может легко обернуться вечерним безжалостным вампиром. И наоборот, страдающий гриппом вампир, после выздоровления превращается в неистового сверхдонора. В чистом виде вампиризм, как патологически сформировавшаяся жажда потребления энергии, встречается редко.

«Надо ли все это вываливать бедной Надежде Сергеевне, которая при слове энергетика всю жизнь представляла себе каскады Бурятской ГЭС и вышки линий электропередач? – озабоченно подумал Иван Петрович, перестав стучать по клавишам компьютера. – Но придется, чтобы какое-то общее представление имела»

Итак. Семья, как табурет, чувствует себя устойчиво только на трех ножках. Даже в таком обрезанном, минимально возможном виде – из троих человек. Уйдет ребенок, взрослые образуют энергосимбиотическую пару. Уже не семья, но все еще довольно устойчивое образование. Но когда остается кто-нибудь один…. Паша инстинктивно правильно определил суть возникших разногласий – «боится остаться одна». Когда сын включается в другую энергосистему, мать садится на питание личного слабеющего аккумулятора. Если, конечно, чувство самосохранения не заставит искать себе пару.

Разумеется, все эти рассуждения пока только механического порядка. Добавим сюда эмоции, сложившиеся привычки, всю психологическую надстройку. Получим взрыв, бурю. Страшная и безжалостная эта сила – слепая материнская любовь! Едва наметился отход, следует первая травма, еще незначительная. Сильнее крен в сторону, сильнее удар – и вот «наказанная» в больнице. Как там она говорила? «Помирились мы с ним, когда он получил вторую травму… Я тогда с ним две ночи сидела, мы о многом говорили, и мне показалось, что он ко мне вернулся. Но… едва выздоровел…»