Нина Сергеевна приложила к нижней части лица раскрытый учебник, так что мне и Коле Будкину были видны только ее глаза.

– Это потрясающе! – сказала наконец, отняв учебник от лица, учительница.

Коля Будкин широко улыбнулся:

– Мама говорит, что Антонина Михайловна ко мне придирается! А я умный и достоин быть отличником! Мне пятерка?

– Это потрясающе! Коля Будкин! Тебе дана редкая возможность!

Коля улыбнулся еще шире.

– Ты – житель Санкт-Петербурга! Ты можешь хоть каждый день посещать Эрмитаж, Русский музей – притом бесплатно, потому что ты еще школьник!

Улыбка двоечника начала потихоньку таять, как левитановский снег.

– Ты можешь на метро или автобусе доехать до картин, увидеть которые мечтают миллионы людей – копят на это деньги и стремятся сюда за тысячи километров! А ты, Коля Будкин, ты… Ты – мальчик, который напрасно живет в Санкт-Петербурге!

– Ничего не напрасно, – уверенно сказал Будкин. – Я в аквапарк хожу. Каждое воскресенье. И в парк, где машинки и карусели. А это чево это у вас? – Он показал на тему, написанную Ниной Сергеевной на доске для нашего шестого класса. – Гы-гы. Вий? Я по телику видел. – Выходя из кабинета, Будкин подмигнул мне: – Тоже сочинение? Вурдалаки на Волге? На столе у училки лежит.

Я зашел, по пути машинально перечитав тему на доске: «Сочетание реалистического и мистического в повести Н. В. Гоголя „Вий“». И подумал, что наша Нина Сергеевна, как Андрей Владимирович в художке, часто идет против правил. Вот «Вия» в школьной программе нет, а она с нами читает. Директорша тоже ее небось ругает, как нашего А. В. – Наталия Степановна.

– Ох, Дима! – воскликнула Нина Сергеевна. – А у меня на тебя совсем времени не осталось! Нужно внучку из садика забирать! Ты прости меня. Что же нам с тобой делать?

– Я знаю о «Бурлаках»! – сказал я. – Вы понимаете – проблема как раз в том, что я слишком много знаю о «Бурлаках»! И о Репине тоже! А сочинение… Мой учитель в художке, Андрей Владимирович, – он говорит, что писать сочинения о картинах нельзя! Недопустимо! Это просто не получится – передать в словах мысль художника. Поэтому – вы замечали? – экскурсоводы в музеях всегда говорят о картине не то, что ты о ней чувствуешь. И наоборот, кстати, тоже – никогда нельзя точно нарисовать то, что описано словами.

– Парадокс. Неожиданный. В чем-то я с вашим Андреем Владимировичем согласна. Но словесное описание картины развивает речь.

– Оно развивает неправду.

– Дима, ты упрямый человек. Как же ты собираешься доказать мне, что знаешь все о «Бурлаках» и Репине, если не хочешь писать сочинение?

– Давайте я вас до дома провожу? А по дороге всё-всё расскажу! И поднесу вашу сумку заодно! Вон у вас сколько тетрадок! Наши да еще из начальной школы!

– До моего дома двадцать минут на трамвае.

– А у меня сегодня художки нет. Я не тороплюсь!

– Надеюсь, ты понимаешь, что твоя доброта не спасет тебя от потенциальной третьей двойки за «Бурлаков»?

– Не беспокойтесь! Я понимаю.

Я взял ее сумку с тетрадками, и мы пошли к трамвайной остановке.

– Мне нравятся трамваи, – сказал я. – Они похожи на маленькие поезда. А поезд – это путешествие. А путешествие всегда веселое.

– Петербургские трамваи – часть истории нашего города. А история – вещь не всегда веселая, – откликнулась Нина Сергеевна. – До войны моя мама жила вот в том доме, – она показала на старый серенький трехэтажный дом через дорогу. – В сорок первом маме было четыре года. Мамочка шла со старшей сестрой вот по этой стороне улицы, когда началась бомбежка. Трамвайные пути переходил какой-то мужчина. Осколком бомбы ему оторвало голову. А он пару шагов еще шел. Без головы. Потом упал. И кровь хлестала на рельсы. Мамочка это очень хорошо запомнила. Это страшно. Но это поколение – детей блокады – удивительно мудро и оптимистично. Они ценят и любят жизнь. У нас на даче всегда жили какие-то животные: белка, подраненная собакой, ворона со сломанным крылом, бессчетное число брошенных котят. Мамочка не любит из всех живых существ только одних: бабочек-капустниц. Это были главные враги блокадников. Они сжирали капусту, которую ленинградские дети высаживали весной прямо на городских улицах, на клочках земли. Вот здесь, – она показала на деревья у трамвайной остановки, – был в блокаду мамин огородик. Мама со старшими сестрами сажала тут капусту, лук, петрушку и укроп. Этих двух ее сестер уже нет в живых. Умерли после войны. От скарлатины. Тогда дети умирали от скарлатины. Теперь забыли про эту болезнь. Есть прививки. Теперь о многом забыли… – Нина Сергеевна задумалась.