Откуда-то из-за пристройки вышел пятнистый серо-коричневый кот, неспешно потянулся и слабо мяукнул.

– Ой, котик! – Надя наклонилась и погладила его по голове. Кот благодарно теранулся о ноги.

– Иди, мышей лови, багодул! – нарочито сурово проговорил Матвей Александрович.

Кот устремил на него сонные оливковые глаза.

Маринин звякнул связкой ключей и открыл широкую зелёную дверь, слегка поддев ей снизу.

– А как его зовут?

– Совсем перекосилась, – словно извиняясь, одновременно и перед домом и Надей, за запущенность и хозяйский недосмотр, констатировал Матвей Александрович. – Ластик.

– Ластик?! Как резинку? – услышал он за спиной, когда уже был на веранде.

– Наверное. Дочь назвала. Сначала тоже, котик-котик, а потом бабушке сослала.

– Бабушке…? А где… она?

– Умерла. Здесь жила моя мама, ну, и я, когда-то, – тихо и спокойно ответил он.

Надя остановилась, едва переступив порог, словно качнулась назад. Ей стало, безумно жаль Матвея Александровича. Конечно, он взрослый человек, но ведь без мамы всегда тяжело. И она подумала о своей матери, о том, что и она умрёт, и как сама Надя иногда желала этого. Но если маму, пьяную и злую, извергающую жуткий грязный мат, начинал бить сожитель, она отчаянно бросалась на защиту. Больно получала, отлетала, ударялась, и снова бросалась, не боясь и не раздумывая.

– Только бы я раньше, чем Матвей Александрович! А лучше вместе. Сразу! – решила она, и воображение мгновенно нарисовало картину совместных похорон.

– Проходи, коли пришла!

Надя, взяв кота на руки, пошла на голос.

Просторная беленая комната с кухонным гарнитуром вдоль стены. У окна, в которое были видны берёзы и скамейка, был небольшой стол, два советских стула, а на печке в углу стояло цинковое ведро с водой. Матвей Александрович включил в розетку старенький магнитофон, стоящий на холодильнике, и через мгновение в доме «появилось» радио. Открыл холодильник, и, щёлкнув пальцами, отпустил дверцу.

– Я сейчас.

Надя отпустила кота, который густым тестом стёк на пол, и подбежала к окну. Матвей Александрович по деревянной дорожке шёл к машине. Через пару минут он возвратился с пузатым пакетом, на боку которого красовался сплющенный логотип какого-то супермаркета.

Кофе, чай, сахар, какие-то конфеты, булка хлеба, две пачки кошачьего корма, две бутылки пива, колбаса, кусок сыра, селёдка, сайра, тушёнка и две пачки пельменей – всё это оказалось на столе.

– Есть, хочешь?

– Хочу, – призналась Надя.

– Сейчас поедим.

Матвей Александрович бросил смятый пакет в коробку между окном и холодильником, в которой было десятка два таких же полиэтиленовых комков.

Надя испытывала удивительное чувство – чувство неожиданного и всепоглощающего счастья. Ещё час назад, она ловила машину на трассе, собираясь доехать до вокзала, а оттуда как-нибудь куда-нибудь, а теперь она сидела на кухне у Матвея Александровича, и он был близко, так близко, что она даже случайно коснулась его руки, когда потянулась за хлебом. Учитывая, что она «влетела» в него на улице, когда споткнулась, это было просто супер!

– Батареи?! У Вас батареи? – Надя удивлённо коснулась одной из двух белых труб, идущих вдоль стены под подоконником.

– Батареи.

– А почему? У Вас же печка?

– Почему…. Почему же, почему…. Белых много, – не удержался Маринин.

– Зелёных! – не зло огрызнулась Надя, и ещё раз осмотрела кухню.

Матвей Александрович задумчиво крутил пальцами зубочистку зажав её зубами. Надя несколько раз посмотрела на него и нерешительно промурлыкала.

– А можно я похожу…? Дом посмотреть….

– Да, конечно, – очнувшийся хозяин с радушной готовностью встал.