А на весенних каникулах вместе с учителем отправился он уже в Ростов. Там безоговорочно первенствовали горожане. Михаил Ефимович, добившись разрешения, ознакомился с «работой» Андрея и оспорил решение комиссии, поскольку тот блестяще выполнил задание. Но, по всему, триумфаторов в облоно «утверждали» заранее.

Накануне выпускных экзаменов произошло нечто немыслимое! Михаила Ефимовича исключили из партии, сняли с должности директора. Молва разнесла: он осмелился написать в ЦК КПСС послание, в котором доказывал, что Сталин, совершивший многие просчеты и ошибки, не заслуживает такого враждебного отношения, которое насаждается в народе после ХХ съезда. Реакция из Москвы последовала незамедлительно…

Остался в памяти и сам экзамен. Михаил Ефимович был задумчив, простуженно кашлял. И слова Андрея воспринимал отвлеченно. Ерошил ладонью редеющие волосы, поглядывая в окно на цветущие кусты жасмина.

– Довольно, – прервал Михаил Ефимович его ответ. – Хочу задать дополнительный вопрос. Выскажи собственные соображения. Как ты, молодой, относишься к Сталину?

Андрей растерялся. Он знал о крамольном письме. Но и помнил выводы, которые были в учебнике и не раз повторялись учителем! И потому подверг бывшего вождя осуждению за «культ личности» и репрессии. Михаил Ефимович устало снял очки, протер их платочком, глянул исподлобья подслеповатыми глазами.

– Заслуживаешь «пятерку». Только вот что… Заруби себе на носу! Историю делают не только великие личности, но в равной степени и простолюдины. Диалектика, братец ты мой. Сколько людей, столько и мнений. А историческая наука отнюдь не догма, – и, усмехнувшись, он поднял взгляд на фотопортрет Хрущева, висящий над доской. – Кому-то всё ясно. А вот я сомневаюсь. Так до конца и не разобрался…

На выпускной вечер Михаил Ефимович пришел в пиджаке, увешанном фронтовыми медалями и орденами. И, выпив с Андреем шампанского, объяснил свою недомолвку. С именем Сталина он, до ранения офицер-артиллерист, а затем контрразведчик, прошел войну.

– Да, при его попустительстве разворачивались репрессии, страдали и погибали невинные. Это так. Но обрати внимание: на медали «За Победу над Германией» барельеф Сталина. Все мы, фронтовики, носим ее на левой стороне. Возле сердца…

Андрея это ошеломило: преподаватель из собственного опыта вынес одно, а учил другому, согласно министерской программе. Впрочем, Михаил Ефимович всегда поощрял школьников мыслить самостоятельно. Но души своей не открывал. Наверно, обжигался прежде. Да и сказывался фронтовой путь. Предателей на войне хватало!

Уже на следующий год, когда Андрей был первокурсником пединститута, изображения «кукуру-золюба» повсеместно заменили портретами чернобрового Брежнева. И доцент на коллоквиумах стал упоминать о заслугах Верховного Главнокомандующего в Победе. И вышло, что недаром сомневался Михаил Ефимович, – неполная, выгодная «для кого-то» правда была в учебниках! И не может быть одной, неоспоримой истины…

Из открытой кабины фуры загрохотала восточная оркестровая музыка, включенная на всю громкость; перекрикивая ее, вознесся голос певицы, невероятно высокий и жалобный…

Недолгий отдых прибавил сил. Андрей Петрович вылез из машины, проверил колеса. И невзначай заметил, как спикировал с вяза воробей к хлебным крошкам, подпрыгнул бочком и стал подбирать. Чирикнув, к нему спустилась молоденькая воробьиха, с нежно-серым бархатцем оперения…

И вспомнились ночи, когда с ватагой казачат шастал он по заснеженным улицам от одной хаты к другой, где под застрехами ночевали воробьи. Луч карманного фонарика скользил вдоль камышин или деревянных коробов, ища светло-палевые замершие комочки. Там, где позволял рост, несмышленыши протягивали ладони с растопыренными пальцами и… До сих пор помнился трепет пойманного воробьишки, стук его маленького сердца! Они же, сорванцы, чем больше залучали птиц, тем больше веселились, предвидя, как будут заискивающе становиться на лапы их коты. Но в многодетной семье Хроленко из этих самых пойманных птиц варили суп. Небогато жили донские колхозники в конце пятидесятых. Прокормить вдове троих мальчишек было нелегко: питались с огорода да чем бог пошлет. Дядьки, бывалые фронтовики, стращавшие пацанов за птичьи разоры, братьев Хроленко никогда не трогали…