Я тут же попыталась вылезти из‐под него и спиной улеглась на подушки. Но Дима не двинулся и лишь руками обхватил меня за бедра. Я же постаралась натянуть одеяло повыше, прикрывая обнаженное тело.

― Ты ни слова не произнес. Кроме оскорбления.

Я только сейчас обратила внимание, что он в одних спортивных штанах. Его торс, он голый и начинает пробуждать во мне желание.

― Заметила, ― ухмыльнулся наглец и принялся стягивать с меня одеяло. ― Пусти, девочка, иначе я стану грубым.

― И что?

Он качнул головой.

― Не спрашивай. Просто позволь посмотреть твою грудь.

― Ты ее видел ночью.

― Настя! ― рыкнул он, и я, выдохнув, сдалась. Пусть смотрит, чего уж там.

Дима медленно потянул за одеяло, и оно миллиметр за миллиметром опускалось, оголяя мою грудь. Я знала, ему нравится она, потому что была настоящей без силикона. И, возможно, потому Дима желал смотреть. Да он всю ночь трогал ее, даже когда спал.

Одеяло сползло на живот, и взгляд мужчины уставился на соски, которые сразу же затвердели от пристального внимания. Мое дыхание сбилось. Я сжала руки в кулаки и мечтала слиться с простыней воедино. Зачем же так пристально?

― Какая же ты… красивая, ― прохрипел он и, склонившись, языком щелкнул по левому соску, вырывая из моего горла тяжелый вздох.

Язык сменил большой палец. Он надавил и слегка потер, вызывая между ног пульсацию.

То же самое проделал и со вторым соском, а потом резко рванул меня вниз по кровати и с жадностью принялся целовать грудь. Я прогнулась в спине, руками обхватила его голову и, прикусив губу, пыталась сдержать стоны. Еще никогда не видела такого голодного до естественной груди мужчины. Он слегка покусывал, облизывал, снова брал в рот сосок, потягивал его вбирая в себя и доставляя мне сладкое удовольствие. Руками сжимал груди, снова и снова, лаская и облизывая. А потом резко отстранился и посмотрел мне в глаза затуманенным взглядом. Уверена, мой взгляд был такой же.

― Доброе утро, девочка.

― Это было приветствие?

― Завтрак стынет. Ты же не хочешь есть холодное?

И он поднялся, оставляя меня на кровати с другим голодом и дикой пульсацией между ног.

Отомщу, гад, ну отомщу.

― Мне нечего надеть.

― Ты можешь не стесняться. За компанию могу тоже раздеться.

― Ты извращенец.

― Немного. Вставай, позавтракаем. Поговорим. Решим, что будем делать с Новым годом.

Я выдохнула. Что тут решать. Буду встречать одна в своей квартире.

― Дииим…

― Возьми в шкафу мою рубашку. Буду рад надеть ее после тебя и твоих сосочков.

― Точно извращенец.

Я, закутавшись в одеяло, прошла ко встроенному в стену шкафу. Открыла дверь и удивилась, заметив там все по вешалкам. Больше десятка рубашек, столько же костюмов. Интересно, а другая одежда у него есть? Ну типа, джинсы, футболка. Хотя о чем это я? Конечно, есть, я же сама лично все видела. Стянув с тремпеля белую рубашку, я улыбнулась. Идеально выглажена.

― А тебе любовницы утюжат рубашки?

― Конечно. Каждая по десять штук.

― Остроумно. А если серьезно?

― Ко мне приезжает домработница два раза в неделю.

― Понятно, ― я бросила на него короткий взгляд и улыбнулась, ― отвернись.

Дима стоял, упершись спиной в барный стол, и, сложив руки на груди, смотрел в мою сторону.

― Ладно, ― поняла, что он специально это делает и отворачиваться не собирается.

Я отпустила одеяло, и то рухнуло к моим ногам. Руками скользнула в рукава рубашки и сразу же принялась застегивать все пуговицы. Волосы достала из‐под рубашки, опуская на спину и оставляя их распущенными. Нужно будет привести в порядок, а то после ночного марафона на голове мочалка вместо аккуратно уложенной прически.