Пока я выдаю этот бессвязный, эмоциональный монолог, его лицо мрачнеет с каждой секундой. Становится чернее тех туч, которые заполонили сегодня ночное небо.

Резко распахивается дверь. На пороге комнаты стоят Абрамов и прижимающий к затылку полотенце Пилюгин.

– Эта сука разбила Пилюле голову! – гневно информирует Беркутова Ян.

Повисает подозрительная пауза, но потом… Всё происходит так быстро, что я едва успеваю хватануть ртом порцию кислорода. Беркутов, скрипнув зубами, в один выпад умудряется схватить Яна и впечатать его в стену напротив. Бьёт по лицу. С такой силой, что Абрамов начинает скулить, как раненый зверь. Пилюгин же, отшатнувшись назад, спешит ретироваться в коридор.

Приложив ладонь к губам, молча наблюдаю за тем, как Беркутов хватает за грудки осевшего от удара на пол Яна, и швыряет его в холл, сопровождая всё это нецензурной бранью.

Я не могу найти в себе силы, чтобы выйти туда. Просто не могу и всё. Улавливаю фоном звучащие голоса. Они взывают к разуму слетевшего с катушек именинника, а я, замерев, слушаю… Приглушённые стоны. Трусливое «Не надо, бро» Пилюгина и «это же просто прикол, Ром» от до смерти перепуганного Бондаренко.

Может и нельзя так говорить, но наряду с паническим страхом я чувствую странное удовольствие. Да простит меня бог, но в глубине души я рада, что они получили некое возмездие в лице кулаков Беркутова. Пусть эти побои будут небольшой платой за весь тот ужас, который я пережила в эту ночь. Удивительно. Никогда не думала, что в кои-то веки буду благодарна своему врагу!

– Ты рехнулся? Из-за какой-то шлюхи! – доносится гундосый голос Яна из коридора.

Не хочу это слушать. Бесцеремонно захожу в чужую ванную комнату, плотно прикрывая дверь за своей спиной. Тело пробивает крупная дрожь. Она рассыпается по плечам и спускается вниз.

Скидываю измученные кеды и ступаю босыми ногами на чёрную плитку. Хочу протянуть руки к непонятным, навороченным кнопкам, но внезапно вода: тёплая, почти горячая, сама обрушивается на меня с потолка. Сенсоры… двадцать первый век.

Оседаю прямо на пол. Невидящим взглядом наблюдаю за тем, как вода смешивается с краской. Смывает её с меня. Жаль, что нельзя также уничтожить этот день. Отправить его в сток, будто и не было его вовсе.

Я вдруг понимаю, что не плачу всё это время. Потому что слёз нет. Совсем… Там в лесу они брызнули от боли, а чуть раньше в подвале – норовили появиться от отчаяния, но сейчас… желания разрыдаться у меня нет совершенно. Глаза сухи, а внутри – пустота. Разве что голова без конца прокручивает эпизоды сегодняшней ночи. От звонка Вити Цыбина до метающего молнии взгляда Беркутова.

«Повелась на бабло, не зная того, что тебя ждёт? И какова же была твоя цена?»

Зажмуриваюсь. Как он мог подумать, что я… добровольно приехала сюда, чтобы заработать таким способом!

Отвращение. Вот, что я испытываю к таким, как он. Избалованным, циничным детям богатых родителей. Они считают, что всё можно купить. Абсолютно всё. И право на безнаказанность тоже.

«Ты вообще в курсе, чем по традиции заканчивается этот пейнтбол? «Знаешь, что означает выражение пустить по кругу»?

Меня всю передёргивает, и к горлу подкатывает тошнота. Лучше умереть, чем быть изнасилованной этими отморозками. Я скорее удавилась бы, если бы до этого дошло…

Маниакально тру кожу, стирая раздражающую глаз цветную краску: жёлтую, синюю, красную, зелёную. Потом промываю волосы. Выжимаю, тяну до боли. Ощущаю первобытную злость. Злость на то, что такие ублюдки есть на свете. И они ведь не просто существуют, а наслаждаются каждым днём, с лёгкостью разрушая чьи-то жизни! Видят себя эдакими кукловодами.