— Дина, мерзавка! Дрянь неблагодарная… — злится мама. — Открой сейчас же!

Торопливо иду к двери, распахивая её и сразу же получаю хлёсткую оплеуху. Слева.

— А-ну отойди! — злится мама и вихрем проносится в мою комнату. — Что ты тут от меня прячешь?!

Мама стоит посередине комнаты, уперев руки в бока, и грозно осматривает мою комнату. Мимо её острого взгляда не ускользнёт ни одна мелочь.

— Я ничего не прячу. Я занималась.

— Не ври мне! Не ври! Сколько лет и сил я в тебя вложила, а ты всё равно в папашу своего лживой натурой пошла. Я слышала, как ты шушукалась с кем-то! Ну… И с кем ты болтала?!

— Ни с кем.

— Ни с кем, — повторяет мама. — Хорошо-о-о-о…

Когда она так говорит, внутри меня что-то сжимается в комочек от страха. Потому что следом за этим “хорошо” обязательно последует плохое.

Мама медленно проходит по комнате и сбивает с подоконника горшок с кактусом. На пол.

Керамический горшок раскалывается, кактус можно смело оплакивать — он разломился, земля по всему паласу рассыпалась.

— Ни с кем, значит! — повторяет мама.

Потом дёргает дверь шкафа и начинает выбрасывать мои вещи.

Я словно в ступоре и не могу пошевелиться, но потом вспоминаю, что так и не отдала Алле вещи. Она сказала, оставь себе, я выстирала и припрятала их. В глубине нижней полки.

Мама сметает все вещи, как ураган, кривя губы от злости.

Иногда на неё находит, она ведёт себя как неуравновешенная. Достаётся всегда мне. Я причина всех её бед и тяжёлой, неудавшейся жизни.

— Мама. Постой!

Боюсь, что она обнаружит вещи и устроит мне взбучку.

— Я говорила по телефону с Аллой.

— Вот уже и говорила. Может быть, и ты от меня ничего не прячешь так же?

— Нет-нет! Можешь проверить! Вот! — даю ей телефон.

мама отбирает его у меня и качает головой.

— Алла Зеленцова. Нашла с кем общаться. С шалавой!

— Мама, я…

— Телефон больше не увидишь! Он тебе ни к чему! — суёт телефон в карман халата и похлопывает по нему.

— Но мама!

— Никаких мама! Иначе неделю будешь на хлебе и воде сидеть! — качает пальцем у меня перед носом. — И не вздумай перечить.

Кажется, обошлось… Обошлось, и мама ничего не увидела.

Но потом она выбрасывает последние вещи и замечает яркую кофточку, хватает её и тыкает мне в нос тряпьём.

— Это что такое?! Шлюшеский наряд. Вот, значит, о чём ты с Аллой болтала? На дискотеку собралась?! Дрянь! — бьёт меня по щеке, а потом хватает за волосы и дёргает, вырвав клок. — Две недели на хлебе и воде, неблагодарная мразь!

Она гордо удаляется и хлопает дверью, оставляя меня стоять в слезах посреди разгромленной комнаты.

Кажется беременность ударила по ее мозгам капитально. Она и до этого была не ангелом, но сейчас… не знаю, что с ней начало твориться!

Гормоны? Переживания перед свадьбой?

Я знаю, что мне нельзя сидеть сложа руки, иначе влетит ещё больше. Поэтому я глотаю слёзы и начинаю убирать бардак. Больше всего мне жалко кактус. Я попробую реанимировать беднягу, но вижу, что корешки повреждены.

Когда все вещи были собраны, а мусор упакован в ведро, осторожно выхожу из комнаты, чтобы спуститься и вынести мусор.

— Стой! — окрикивает меня мама. Протягивает мне купюру. — Сходи в магазин, купи сырокопчёную колбасу, сыр и фрукты. Батон ещё… — добавляет.

— У нас будут гости.

— У меня будут гости. А ты наказана! Чего стоишь, пошла!

Уныло плетусь к двери, ощущая себя не человеком, а просто вещью, которую можно легко обидеть, оскорбить и выбросить на помойку…

— Лицо попроще сделай! — доносится в спину. — И не смей нос высовывать из комнаты, когда ко мне придут подруги!

***

— Долго ты ещё будешь дрыхнуть?

В лицо летит ледяная вода.

С диким криком я подскакиваю на кровати, почти слепая и оглохнувшая, молочу руками во все стороны, почти ничего не понимая.