Сначала над Тамарой спала очень тихая и незаметная Света Ясенева. Лет за сорок, худая. С очень грустным лицом. Она молча гуляла с нами на прогулках, а после отбоя – массировала Тамарины белые плечи…

Света была из Выборга, обвинялась по какой-то таможенной статье. А также – по 210-й, поэтому преступление шло как особо тяжкое. Их «организованное преступное сообщество» было достаточно большим – на одной только «шестерке» сидело несколько подельниц. И дело было громким, так как главный обвиняемый являлся владельцем бутиков Cartier, о нем много писали СМИ. Но сама Света – явно просто попавшая под раздачу – была обыкновенной офисной служащей. Не мошенница, не контрабандистка, а простая российская женщина средних лет…

Со мной Света хоть почти и не общалась, но именно она в первый же день отдала мне футболку и нижнее белье, чтобы я могла переодеться. Я еще больше оценила этот жест, когда Свету – примерно месяц спустя – выводили из камеры, и в руках у нее был лишь небольшой пакетик с парой-тройкой вещей. Когда Свету «заказали», то есть крикнули в корму: «Ясенева, собирай вещи!» – Тамара аж запричитала: «Ох, лучшей соседки у меня не будет!» Света тоже всплакнула – любой волей-неволей привыкает к месту обитания. Но делать нечего – избежать перевода в другую камеру было практически невозможно…

Свету увели.

А уже перед отбоем в камеру вошла высокая пухленькая девушка в юбке до пола, с раскладушкой в руках…

Она встала на пороге, испуганно оглядывая тесную камеру, набитую людьми, и совершенно не понимая, куда ей приткнуться. Ей указали место на полу посередине камеры – мол, можешь разложить раскладушку здесь… А она все стояла, не в силах пошевелиться, словно боясь отойти от двери, и тихонько скулила: «Какой кошмар… Куда я попала… Как тут ужасно… Я хочу в другую камеру…» И стала плакать.

Я вспомнила свои первые ощущения от попадания в это крошечное пространство, и в душе горячо посочувствовала новенькой. Ведь действительно – первое время в этой «обувной коробке» очень и очень страшно. Нет места, нет воздуха, тебе хочется начать долбиться о железную дверь и истошно вопить, чтобы тебя отсюда выпустили…

Я все это понимала… Но мои соседки по камере очень возмутились такому хаянию их места обитания: «Смотрите, какая принцесса! Явилась прямиком из дворца, видимо?» Потом, правда, стали успокаивать: «Чего разнылась! Никто тебя отсюда не выведет, ишь чего захотела… Да ты и не видела, что творится в других камерах – там сплошные воровки и наркоманки! А у нас – самая лучшая, спокойная камера во всем изоляторе! Давай ложись!»

Девушка наконец легла, повсхлипывала и заснула…

Так в нашей камере появилась знаменитая «террористка» Алла де Гармо. «Какая странная у тебя фамилия, откуда она? Ты что, француженка?» – спросила Тамара. «Нет, я русская… А фамилия в честь моего любимого рок-музыканта. Я решила взять и поменять свою фамилию на эту…» – объяснила Алла. А Тамара – покрутила пальцем у виска. Мол, да. Девочка – ку-ку…

Некрасивая, нескладная, с выпирающими круглыми боками вместо талии, кажущимися еще круглее из-за длинной объемной одежды, Алла напоминала карикатурную бабу на самоваре. Но вот голос у нее был поистине необыкновенный. Нежный как ручеек, чарующий…

Алле было 33 года, но по умственному развитию она была сущим ребенком. Пожалуй, даже наша Фатимка была более зрелой и осознанной, чем Алла. И поэтому Фатимка с самого начала взяла с ней покровительственный, почти материнский тон. А услышав, что Алла – мусульманка, назвала ее «сестрой» и принялась всячески утешать и опекать.