Я безоговорочно радовалась каждой полученной весточке – ото всех, кто мне писал. Особенно трогало, когда получала письма от людей, с которыми даже не была знакома. Каждое письмо – бумажное ли, электронное ли – было на вес золота, и я бережно хранила их – все до единого!

И в минуты тюремного отчаяния, в минуты, когда было так тяжело физически, что хотелось кричать и плакать от усталости, невыносимого напряжения, недосыпа, я напоминала себе, что есть люди, пусть их и немного, которые меня ждут, которые меня поддерживают, которые верят в меня и которые мне пишут! И я продолжала держаться, в том числе ради них…

Так сложилось, что для меня эти письма и люди, которые их писали, были на протяжении всего времени более реальными и настоящими, чем те, кто меня окружал. Во-первых, потому что письма были незримым мостом, связывающим меня со свободой, с тем миром, куда я была устремлена всеми фибрами своей души.

Но вторая, более существенная причина моей отчужденности от тюремных людей заключалась в том, что мои первые соседи вели себя так, что у меня навсегда отпало малейшее желание заводить здесь какие-либо отношения.

Конечно же, в первые дни, в состоянии дичайшего стресса, мне хотелось броситься прямо в объятья этих новых знакомых. В поисках утешения и дружбы. Мне так хотелось выплакаться, подбодриться, найти опору в этих людях. Находящихся в том же положении и способных понять мои страдания. И если бы они меня не оттолкнули тогда, если бы встретили мои первые душевные порывы с теплом и сердечностью, моя история в тюрьме сложилась бы по-другому.

Но все пошло как пошло. Буквально на второй день пребывания в 120-й я почувствовала, что изначальный всплеск благожелательности к моей персоне схлынул. И на меня надвигается волна враждебности. Отчужденности. Как раз в те дни, когда я больше всего нуждалась в поддержке. Вокруг меня воцарилась ледяная зона, и мое «замороженное сердце Кая» застыло уже окончательно. И когда я попала уже в большую камеру, где были совершенно другие люди, среди них – очень теплые, дружелюбные, забавные, интересные, я так и не смогла переломить себя и сблизиться хоть с кем-то… Только лишь с парой человек получалось общаться более-менее…

Я заперла свое сердце на гигантский замок, отослала ключ подальше на волю и стала следовать тут только голосу разума. А разум же говорил, что люди, ставшие моими соседями, находятся рядом со мной по принуждению. Тогда получается, что и дружба с кем-то внутри этих стен тоже по принуждению. Ведь мы друг друга не выбираем, нас соединяют насильно. А вот окажись мы на воле – заговорим ли мы вообще? Вопрос. Так что нужно посмотреть, что с нами будет на воле. И я была готова подождать, чтобы посмотреть…

Ну а вообще жизнь с тюремными людьми стала настоящим квестом, на прохождение которого мне понадобилось около года. Думаю, этот путь проходил каждый, кто попадал в СИЗО. Человек зашвыривался в камеру в крайне стрессовом состоянии. Потом проходили дни. Он вступал в коммуникации с одними, потом уже с другими, приходящими следом. И каждый новый контакт строился уже с учетом предыдущего. С учетом ошибок и достижений. Все как в жизни, только в безумно концентрированной форме. Ведь контакт с окружающими был непрерывным. Ты живешь с одними и теми же людьми день и ночь. Они круглосуточно находятся в сантиметрах от тебя. И каждый твой взмах ресниц является частью коммуникации.

Обычно человек осваивается в тюрьме за пару месяцев, а затем – он уже как рыба в воде. Правила игры понятны, и только успевай отрабатывать их на постоянно сменяющихся игроках.