В «Печатники» мы вернулись около полуночи, так как на обратном пути снова заезжали на «Бутырку» с ее огромными очередями, а потом стояли в не меньшей очереди у «шестерки»…
Когда я вошла в камеру, девчонки уже спали. Одна Тамара подняла голову с подушки и разочарованно пробормотала:
– Вернулась? А мы уж стали думать, что ты дома…
Я горько улыбнулась в ответ… Я уже понимала, что Тамара почти не шутит. Ведь всякий раз, когда кого-то увозили на «продленку», его соседи в глубине душе хоть немного, но надеялись, что этот человек больше не вернется… Что его отпустят. Как бы неприязненно или даже враждебно заключенный ни относился бы к своему сокамернику – он искренне желал ему свободы. И горячо радовался, если вчерашний враг – освобождался! Такой вот парадокс…
Мои визитеры
На следующий день после «продленки» началось мое первое тюремное лето… Серое, тягучее, беспросветное лето, где каждый следующий день был похож на предыдущий. И разбавили его лишь несколько небольших событий.
В конце июня в корму камеры заглянул дежур: «Постройтесь!» Впоследствии я поняла, что так всегда говорили перед тем, как в камеру должны прийти посетители.
Обычно в камеру, кроме сотрудников, проводящих утреннюю проверку или обыск, никто не заходил. Но время от времени были и нерядовые визитеры. В первый раз я таковых увидела на Пасху – пришел батюшка со своей свитой. А в этот день пришли члены ОНК.
Они пришли так быстро, что ни я, ни де Гармо не успели убрать свои матрацы с пола, и правозащитницам, а также сопровождающим их сотрудникам пришлось перешагивать через мой матрац, лежащий у самой двери. В камере стало яблоку негде упасть. Правозащитницы – Анна Каретникова, высокая, очень худая женщина, с волосами соломенного цвета, и Зоя Светова, темненькая, с очень приветливым лицом. Обеим за сорок. Они как-то очень скорбно оглядели нашу крошечную камеру, матрацы на полу, кучи вещей, вылезающих изо всех углов. Зоя сказала:
– Добрый всем день… А кто из вас Вебер Людмила?
При звуке своего имени я вздрогнула и выступила вперед: