Бдум-с, звенит поднос по полу и бьется бокал, разлетаясь в пыль. 

Упс...

Громов вскакивает с места, а на его белой рубашке расползается бордовое пятно. Мама оглядывается, охает, теть Тома причитает, официант рассыпается в извинениях, а мымра Громова начинает плясать около него с салфетками. Ручищи свои к его груди тянет. Пооборвать бы ей их по самую жо…

Но мужчина отмахивается от неё и, бросив:

– Сейчас вернусь! – направляется в сторону туалетов.

Я бросаю быстрое:

– Сгоняю в уборную! 

И буквально подрываясь с места, чуть ли не лечу следом за Денисом.

Я не знаю, что скажу и что буду делать, но остановится выше моих сил. Чертовы ноги сами несут. Кеды заколдованы. Вот точно, да! Во всем виноваты кеды! 

Минуя хвостиком за Громовым зал ресторана и столики, вижу, как за Денисом закрывается дверь в мужской туалет. Тут же без раздумья влетаю следом. Подпрыгивая прямо в проходе на грозном:

– Ты! – смотрит на дверь, вернее, на меня, замершую у двери. – Это сделала ты, коза такая! – наступает на меня, а я вжимаюсь в стену.

Ну, вот и где моя решительность? Куда подевалась то, а? Ау! Родненькая, мне тебя очень не хватает! 

– Я.

А чего отрицать? Громов не дурак. 

– И сам ты… коза! 

Его глаза темнее ночи. Желваки ходят ходуном. Он в ярости.

– Какого черта ты творишь, Яна?!

– А такого! – отвечаю в тон, надувая губы. – Я вообще, может... нечаянно.

– За нечаянно бьют отчаянно, слышала такое? 

– Мхм… – закусила я губу, потупив взгляд и включив в себе режим “заиньки-паиньки”. 

Вот только не прокатило. Воздух будто выкачали из этой стильной мужской уборной. А стены сузились, когда Громов хмыкает, чуть прищурив глаза, и стягивает с себя пиджак. И делает он, гад, все это медленно, не отрывая от меня глаз. Наблюдает за моей реакцией. Пристально, ловя, кажется, каждый мой тяжелый вздох. 

Я сглатываю, потому что до меня медленно, но верно доходит понимание выражения: не рой яму другому – сам попадешь.

Вот и я… попала.

Моя выходка обернулась против меня самой же. По телу промаршировали мурашки, а в низу живота болезненно заныло, ноги подкосились, когда мужчина начал расстегивать пуговицы своими невероятно красивыми пальцами. Ловко, сексуально, петелька за петелькой…

Дышать становилось все труднее. Во рту появился металлический привкус крови. Видать, я от нервов прокусила губу, но отвести взгляд от рук Дениса все равно сил не нашла. Стильные черные часы на запястье, синие дорожки вен, и я слишком хорошо помнила, как и где были эти пальцы… какое доставляли наслаждение.

Между ног уже пожар и потоп. Скромные кружевные трусики промокли насквозь, а соски набухли от возбуждения и больно упирались в ткань бюстгальтера.

Рубашка, как вторая кожа, облепила его стальные мышцы на руках, и я даже боюсь представить, какое зрелище для меня откроется, как только эта тряпка исчезнет с его тела. Я, наверное, в обморок грохнусь, потому что уборная уже плывет перед глазами. 

Щеки загорелись, в животе защекотало, волоски встали дыбом. 

Я стремительно пропадала. И это пора было прекращать! 

Собрав последние силы в кулак, я крутанулась. Бросилась к двери, собираясь смотаться. Дернула ручку. Но тут на дверное полотно легла сильная мужская рука, с грохотом захлопывая ее обратно. Замок щелкнул. Я вздрогнула. Громов развернул меня к себе лицом и вдавил в стену, впиваясь в губы жестко и беспощадно.

Я поплыла.

От жара его губ, от ощущения его голой кожи под своими ладонями, щекочущих волос на мужской груди. От острого, яркого и болезненного прикосновения его грубых, сильных рук ко мне.

Одна ладонь Дениса сжимала мою попу, а вторая, запутавшись в волосах, держала за затылок, не позволяя увернуться. Грубо. Дерзко и самоуверенно.