– Привет, пап. Что ты? – засмеялась сквозь слезы. – Когда бы я успела получить багаж? Только сели ведь.

– Ну, так пойдем, – скомандовал отец, сжав меня в медвежьих объятьях. Блеснувшие в его глазах слезы растрогали. Оказывается, я тоже очень скучала, просто в череде свалившихся на меня несчастий думать об этом было совершенно некогда.

Переговариваясь о каких-то несущественных глупостях, мы прошли в зону выдачи багажа. Вся моя звездная жизнь в столице вместилась в два больших терракотовых чемодана. Не так много, особенно если не принимать во внимание еще четыре коробки, отправленные мной на остров заранее. В них были преимущественно книги и всякие милые сердцу безделушки, которые я успела накупить, разъезжая по миру с гастролями.

– Ну, чего нос повесила? Дома-то хорошо!

– Угу. Пап, закрой окно, пожалуйста, – пробормотала я, пристегивая ремень.

– Зачем, Сенька? Тебе же нравится свежий воздух.

Да, но не когда он так остро пахнет несбывшимися мечтами.

– Дождь вот-вот начнется, – прошептала я.

Отец нажал на стеклоподъемник и скосил на меня взгляд:

– Как твоя ножка?

На удивление нормально. Только это ничего теперь не меняло! С психу я излишне резко дернула молнию на парке – в машине было тепло, а от накатившей злости меня вообще в жар бросило. Ох, как же я ненавидела то, что со мной случилось! Чертовы лондонские гастроли! Я уже тысячу раз их прокляла, ведь если бы не они, я бы не порвала связку. А теперь вот, пожалуйста. И все мысли о том, что же я сделала неправильно, и могла ли этого избежать. А еще чудовищная злость, да... Уж лучше мне было совсем не видать главных партий, чем лишиться их, оттанцевав лишь четыре года, но уже успев распробовать вкус славы. Тем более что по здоровью прогнозы-то были нормальные. Ненормальной была конкуренция в главном театре страны. Из которого меня поперли, как отбраковку, едва закончился срок контракта, словно это не они еще недавно на руках меня носили за мой талант. Но больше всего меня ярило осознание того, что все могло пойти и по другому сценарию. Будь я гибче, научись лизать зад руководству и всячески выслуживаться, как те, кому были отданы мои партии. Но я не могла. Да и никогда к тому не стремилась, по наивности веря, что талант всегда пробьет себе дорогу.

– Нормально, но знаешь, давай не будем об этом говорить. Не хочу.

– Как скажешь, Сенька. Только рано или поздно ведь все равно придется.

– Возможно. А пока просто хочется отдохнуть от всей этой круговерти.

Отец промолчал, глянул на меня как-то странно и потрепал по руке шершавой мозолистой ладонью.

– Я тебе симу засолил.

– Да ты что? И как клёв? – изобразила я интерес. Так и ехали, слизывая капотом отцовской Тойоты километры дороги, да болтали ни о чем, а солнце щурилось на нас, с трудом пробиваясь сквозь черные грозовые тучи.

На Лимонке, где мои родители жили немногим больше двадцати лет, ничего не поменялось. Отец высадил меня у подъезда вместе с чемоданами и поехал дальше в поисках места для парковки. А я, дожидаясь его, присела на выкрашенную уродливой зеленой краской лавочку. И тут меня окликнули:

– Есения!

– Дана Родионовна! Вот так сюрприз, – вскочила я, чтобы обняться со своим первым педагогом. – Я невероятно рада вас видеть!

– Как нога? – взяла быка за рога Романова, невольно заставляя меня улыбнуться.

– Нога почти в порядке.

– А форма? Я, признаться боялась, что ты разжиреешь, но, как погляжу, нужно было о другом беспокоиться. Ты вообще ешь? – нахмурилась Дана Родионовна, проходясь наметанным взглядом по моей упакованной в удобный трикотажный костюм фигурке.

– Когда аппетит появляется.