От неожиданности я едва не лишился дара речи.

Передо мной стояла девочка лет десяти. Напуганная, измученная и истощенная. Замерзшие губы не шевелились и только веки хлопали, когда на них попадали капли дождя.

Девочка

Ее лицо было абсолютно бесстрастным: ни следа улыбки, ни намека на печаль. И только глаза поблескивали то ли от слез, то ли от холода. Я подумал, сколько таких детей ходит по Восточному району и решил, что не много. Все здесь имели свой уровень забвения, но еще ни один ребенок не расхаживал по улице в таком отрепье и не стучал в окна к незнакомым людям. Восточный район, словно давал человеку то, от чего он не умирал, но и не жил полной жизнью, как, например, люди в южной части города.

На пороге мне было ясно одно: еще до приезда полиции и прочих гостей, коих сегодня не избежать, ребенка нужно накормить и согреть. Все остальное сделают другие люди. У меня тряслись руки отчасти из-за того, что я подсознательно боялся детей, отчасти из-за того, что я просто не знал, что с ними делать. Я чувствовал, что девочке требуется помощь, но не моя. Чья-то. И немедленно. Но цепь событий развернулась совершенно иначе, и произошло это на том уровне сознания, где человек обычно не присутствует. Ему диктует правила кто-то иной. Инстинкт, судьба, чутье, все что угодно, только не здравый смысл и закон.

Я не стал церемониться с грязной одеждой, и первой в мусорный бак полетела куртка. Следом девочка стянула с себя шерстяную накидку и майку, сняла ботинки. Последним атрибутом одежды оставались штаны, и она скинула их, совершенно не стесняясь незнакомого человека. В нелепом угнетающем молчании я одел ее в свою старую пижаму и усадил за стол. У меня не было детских вещей. Штаны и футболка, найденные в закромах гардероба, ей совсем не подходили, но и то и другое ей все равно пришлось одеть поверх пижамы, чтобы согреться.

Девочку звали Алиной.

В процессе нашей беседы, она рассказала, что ее родители умерли, и последним пристанищем был детский дом, откуда она сбежала несколько дней назад. На вопрос, почему она совершила побег, девочка ничего не ответила, но сказала, что никогда туда не вернется. Детский дом пугал ее еще больше, чем смерть на улице от болезней и голода. От меня не ушли слова о «нескольких днях», и, пока она ела, я пытался вспомнить, сколько раз за последние пару-тройку дней видел объявления о пропаже ребенка. В России очень строго относились к взрослеющему поколению. Один инцидент – и уже весь город гудит новостями, а сотня волонтеров прочесывает кварталы не хуже собак-ищеек.

А здесь тишина.

Я попросил ее повторить, из какого именно детского дома она сбежала, и она повторила. Все так же вскользь, словно врала, и все так же быстро и неловко, словно убеждая меня не продолжать тему. Несмотря на то, что меня обеспокоила ее история, я решил прекратить разговор.

Временно.

Девочка плохо владела вилкой – это сразу бросилось в глаза.

Либо стол ей был высок, либо стул низок, она никак не могла уместиться и ерзала, точно ножки и того и другого катались на колесиках. Оба локтя она силилась прижимать к себе, но они все равно разъезжались в стороны. Она испытывала неудобство во всем, что ее окружало, и я чувствовал, как она терпит.

Терпел и я.

Когда она наелась, терпению пришел конец, и я решил, что настала пора поговорить на чистоту. Звонок в полицию напрашивался, как действие по инструкции. Но еще до того, как обратиться к телефону, я вдруг очнулся и подумал, что же буду говорить полиции в трубку. Они же наверняка что-то спросят.

Я снова завел диалог, и девочка снова отвечала с большой неохотой, будто заранее знала, кому я буду адресовать ее слова. После ее рассказа мне понадобилось еще полчаса, чтобы успокоиться и сказать себе: «Если ее не ищет полиция, значит, можно подождать до утра». Я страшно устал, и, представив, какой волокитой может продолжиться сегодняшняя ночь, почувствовал себя не готовым к подобным обстоятельствам. Конечно, рано или поздно Алину начнут искать, и медлить в моем положении не стоило. Я не хотел дожидаться, пока в мое окно постучит один из волонтеров, покажет фотографию и спросит, не видел ли я маленькую девочку с длинными черными волосами, ростом сто сорок сантиметров и лицом, на котором просматривается надпись «помогите».