Тося оробела.

– Много едят? Привередливые?

– Поработаешь в лесу, так узнаешь… Ты хоть стряпала когда-нибудь? – полюбопытствовала Катя.

– Приходилось… Я вообще способная, – доверчиво сказала Тося. – Научные работники не жаловались.

– Научные работники? – опешила Катя.

– Ты ври, да знай меру! – посоветовала Анфиса.

Новенькая чем-то раздражала Анфису, ей все время хотелось разоблачить дерзкую девчонку и вывести ее на чистую воду.

– А чего мне врать? – изумилась Тося. – Когда из совхоза меня вытурили, я настрочила письмо в газету. А пока там проверяли, чтобы факты подтвердились, я и подалась к одним преподавателям в домработницы. Он – доцент, а она… это самое, аспирантка, вот и получаются самые настоящие научные работники! Если хочешь знать, к нам и профессор один приходил чай пить. Большой, говорят, учености человек, а только мне он не показался…

Анфиса досадливо отвернулась, злясь, что Тося выкрутилась и на этот раз. А Катя с жгучим любопытством уставилась вдруг на новую свою соседку и придвинулась к ней со стулом, чтобы получше рассмотреть бывшую домработницу.

Катя была родом из ближней деревни и никуда дальше райцентра не ездила, но за два десятка прожитых ею лет, помимо лесорубов, колхозников и трактористов, с которыми она встречалась каждый день, как только начала себя помнить, перевидала немало и других людей. В разное время и при разных обстоятельствах Катя видела: электриков, пилоправов, плотников, слесарей, зоотехников и агрономов, кочегаров и бухгалтеров, машинистов и машинисток, механиков, инженеров, лесников и лесничих, топографов, таксаторов[4], геологов, радистов, сплавщиков и речников, секретаря райкома партии и председателя райисполкома, руководящих комсомольских и профсоюзных работников, корреспондентов, фотографов, операторов кинохроники, нагрянувших в прошлом году снимать передовую бригаду, учителей, фельдшериц, докторов и зубного техника, бурового мастера, специалистов по борьбе с лесными вредителями, одного водолаза, киномехаников, артистов, чтеца-декламатора, двух лилипутов, заезжего факира и шпагоглотателя, заготовителей грибов и ягод, инспектора по клеймению гирь и весов, многочисленных и сердитых уполномоченных, приезжающих в лесопункт «снимать стружку» с местного начальства, судью и прокурора, управляющего лесозаготовительным трестом, маникюршу, настоящего дамского парикмахера, берущего за модную завивку пятьдесят рублей, летчиков лесной авиации, лекторов и даже самого председателя Совнархоза, – а вот с живой домработницей Катя повстречалась впервые в жизни.

– Ну и как? – спросила Катя, с почтительным любопытством взирая на человека такой редкостной и неуловимой профессии.

– Что как? – не поняла Тося.

– Работалось как и… вообще?

Катя неопределенно покрутила рукой в воздухе.

– Три недели выдержала, а потом сюда завербовалась.

– Ты смотри, что делают! – ахнула Катя, уперлась своим стулом в Тосину табуретку и спросила сердобольным шепотом: – Эксплуатировали?

– Вот еще! Так бы я и позволила…

Катя растерянно поморгала.

– Куском попрекали? – догадалась вдруг она.

– Да нет! Очкарики мои сознательные были. Я у них… прямо как при коммунизме жила: утром девочку в садик отведу, на рынок сгоняю и сижу себе на балконе. Пока обед варится, я квартиру убирала – отдельная, две комнаты с кухней… Жаль, пылесос у них сломался, не пришлось попробовать! – пожалела Тося. – А каждый вечер телевизор смотрела. Это – вроде кино, только в ящике…

Катя опять заморгала. Она вдруг почувствовала самолюбие свое задетым и надулась. Куда было ей тягаться с Тосей! Инспектор по клеймению гирь и весов, водолаз и даже два лилипута померкли вдруг в ее глазах. Телевизор Катя видела только на картинке, а о пылесосе и слыхом не слыхала. Она вдруг остро позавидовала Тосе – малолетке, которой довелось так много перепробовать на своем веку и чуть было даже не посчастливилось подметать пол неведомым пылесосом.