Зато могла представить, каково это – сидеть напротив запертой двери. Сама так делала совсем недавно. На миг ей снова стало жаль эту старую одинокую женщину, с которой они поменялись ролями.

Ириллин медленно подняла на нее взгляд. В полумраке пустого коридора, освещенного единственной крохотной свечой, ее глаза казались полностью черными, как вода ночного озера.

– Слуги услышали шум, – тихо заговорила она, отвечая на невысказанный вопрос Кайлин, застывший, должно быть, на лице. – И позвали меня, как им приказано делать в подобных случаях. Я шла, чтобы узнать, в чем дело. Но потом…

Но потом услышала наши стоны, мысленно продолжила Кайлин, когда женщина вдруг резко замолчала и опустила голову. Она пришла в тот момент, когда дей рычал от страсти, когда сама Кайлин кричала в его объятиях и от боли, и от удовольствия. Кем же надо быть, чтобы сидеть под дверью и слушать такое? Понимать, что твой бывший возлюбленный там… с другой… и все равно не отойти? Может, дей и простился с Ириллин, но она с ним не простилась, это же видно. Она все еще любит его, она больна им и продолжает цепляться за прошлое, которое ушло и уже не вернется. Дерет себе душу в клочья, раз за разом напарывается на один и тот же гвоздь, и все равно продолжает…

И самое ужасное, что Кайлин прекрасно понимала эти чувства. Когда маленькая мерзавка-принцесса смеялась ей в лицо, она тоже ощущала желание выть и все равно испытывала дикую потребность снова его увидеть. Потому что к нему невозможно остаться равнодушной. Можно ненавидеть за то, что он такой, или любить за это же, но забыть, как он был рядом – невозможно.

Но сочувствовать Ириллин нельзя. Они – враги, соперницы, и счастье одной всегда будет горем другой, так уж все сложилось.

– Я иду в лекарскую, – вздернула подбородок Кайлин и плотнее запахнулась в халат, – дей спит. С ним все в порядке.

– Я тебя провожу, – не спрашивая разрешения, Ириллин взяла плошку со свечой, поднялась на ноги и быстро пошла вперед. Ее рубашка парусом надувалась вокруг бедер при каждом широком, размашистом шаге. Что ж, по крайней мере, выяснилось, что ворона не всегда носит черное.

Кайлин хотела бы поспешить следом, но обнаружила, что между ног так все саднит, что едва получается передвигать ими. Придерживаясь за стену, она двинулась по коридору так быстро, как только могла. Сидя затворницей в своих покоях, не очень-то изучишь цитадель, и теперь Кайлин пожалела, что старалась лишний раз не высовывать носа. Она слышала, что лекарская существует – а как же иначе, если после каждой схватки с Подэрой раненым и убитым нет числа? – но где именно в огромной каменной твердыне, состоящей сплошь из лестниц и коридоров, расположена нужная комната, Кайлин не знала.

Ириллин дожидалась ее у ступеней, глаза все так же были черны, но больше влажно не блестели. Взяла себя в руки. Снова стала деловитой и собранной, какой обычно расхаживала днем. Выдержка у нее стальная. Теперь вместо жалости в Кайлин зашевелилась зависть.

Ведь цитадель из камня, но выживают здесь только люди из стали. И островная девчонка, если хочет задержаться тут надолго, должна стать такой. Рачонку следует нарастить крепкий панцирь. Кайлин скрипнула зубами и пошла быстрей.

Они спустились по лестницам до конца, на самый нижний уровень твердыни, в темные, просторные помещения, где пахло железом, мужским потом, сырой землей. Сюда Кайлин еще не забиралась и даже порадовалась, что у нее нашлась провожатая. Одна бы она до утра блукала в незнакомых переходах или просто отправилась бы к себе, чтобы омыться. Но было бы прекрасно, если бы к завтрашнему утру от ее пореза не осталось и следа, а для этого необходимо наложить Благословение. В лекарской его точно будет в достатке.