Все солнце мира с размаху ударило ему в лицо. Прищурившись, Рогар посмотрел на столь любимое им бездонное голубое небо Эры, ощутил на коже тепло лучей света, но увидел вместо них вечно мрачные, холодные, грязно-желтые небеса Подэры. Услышал рокот ее мутно-серых рек, в которых давно не водилось ничто живое, как наяву вдохнул ее смрадный, оседающий камнями в легких воздух. Узрел землю, полную разломов, из которых к небесам всполохами прорывался всепожирающий огонь, кишащую теми, кто еще жил и никак не мог умереть.

Разве не от всего этого он бежал в Эру?

Нет, он никогда туда не вернется.

Он моргнул и вернул зрению четкость, сосредоточившись на песчаном берегу, к которому причалил его барг, и разноцветной группке аборигенов, встречающей бога и его приближенных. Прокаленные беспощадным солнцем люди острова были низкорослыми и бронзовокожими, их волосы казались жесткими от впитавшейся соли, одежды в основном состояли из волокон высушенных водорослей. Женщины, правда, выглядели лучше мужчин, их платья в чем-то напоминали наряды красавиц из большой земли, многочисленные бусы и браслеты украшали запястья и шеи. Среди всей толпы выделялся старик с коралловым посохом и зеленой бородой, судя по величественной позе, он считался здесь главой.

«Тем, кто меня одарит», – подумал Рогар с усмешкой.

Он обвел взглядом удивительно похожие друг на друга мужские и женские лица, и едва сдержал вздох предвкушения, наткнувшись на сокровище, ради которого, собственно, и проделал долгий и порой сложный путь через Водорослево море, чтобы достигнуть всеми забытого, небольшого и дикого островка. Вот ради чего он терпел любые тяготы походов, выносил набившие оскомину лживые улыбки старост и в любую свободную минуту заливался спиртным, глуша глубоко внутри себя рвущиеся наружу кошмары. Прямо перед Рогаром, в досягаемости нескольких шагов, находилась та редкая ценность, за которую он отдал бы и тридцативесельный барг с золоченой каютой, и драгоценности вместе с хрустальным ночным горшком и, что греха таить, даже Ириллин.

Его будущие кнесты.

***

Марево полуденного зноя дрожало над берегом Нершижа, и вместе с ним дрожала и Кайлин. Белый от соляного налета камень причала обжигал ей ступни, берилловые бусы оттягивали шею, от волнения кружилась голова. «Только бы не этот», – беззвучно шептали ее губы каждый раз, как кто-нибудь появлялся на сходнях барга.

Глупо и бесполезно, как если привязать к ногам тяжеленные камни и надеяться доплыть с ними через океан до материка. Раз отец повел ее встречать гостей, значит, с кем-нибудь все равно лечь придется. Или смерть – в случае отказа. Права выбора у Кайлин нет, есть только женский долг, обязанность приносить здоровых детей умирающему Нершижу. Но она все равно перебирала в уме каждого из чужаков, будто ее нежелание могло на что-то повлиять.

Первым, как водится, на берег ступил Нерпу-Поводырь. Бывший вор и попрошайка, теперь он вышагивал чуть ли не как правитель. Острову и всем его обитателям повезло, что некоторое время назад Нерпу, бежавший из тюрьмы, тайком пробрался на один из торговых баргов, курсировавших из Паррина в Меарр и обратно. Дурные привычки взяли верх над здравым рассудком, и, выбравшись как-то ночью из укрытия, Нерпу принялся рыскать по кораблю в надежде чем-нибудь поживиться. Так он и был пойман, избит и выброшен за борт. В наказании Кайлин не видела ничего удивительного – на Нершиже тоже выбрасывали в океан все, что приходило в негодность или просто становилось бесполезным.

Нерпу повезло, что торговый путь проходил в относительной близи от острова, и течение поднесло его к берегам прежде, чем тело ослабло и он захлебнулся. А дальше все складывалось просто. Быстро смекнув, как обстоят дела, Нерпу стал Поводырем. Старейшина отдал ему большую часть древесных запасов из казны, чтобы построить утлую лодчонку – и то, ее они использовали лишь для небольшого расстояния, когда, сидя на одном из каменных пальцев Опасного Рифа, Нерпу разглядел идущий мимо караван торговцев и бросился к ним через воды.