– «А я вас вспомнил, и вашу забавную стенограмму! Вы меня тогда так позабавили! И не только меня! Кстати, её чтение тогда вмиг разрядило наряжённую атмосферу и всё пошло к согласию! Да, помню, помню, хотя прошло столько времени!? Не знал, что вы у меня работаете…. Не знал. Да, жаль было потерять Феликса Эдмундовича! А вы помните его?!».

– «Конечно! И Иосифа Виссарионовича тоже!» – ответил Кочет, одновременно подумав:

– А это уже интересно! А если бы знал, что бы тогда для меня изменилось? А-а? Наверняка в лучшую сторону! Эх! Телок я всё же! Сколько хороших возможностей в своей жизни упустил?!

– «Как, где? Наверно на мавзолее?!» – почему-то вдруг съязвил министр.

– «Да нет! Два раза видел и даже говорил с ним, как с вами сейчас! Но, конечно, в основном говорил Иосиф Виссарионович, а я только внимательно слушал и внимал ему!».

– «А-а! Когда же и где?!».

– «Первый раз в Серпухове – приносил ему в штаб бумаги! Я посыльным был. А второй раз здесь, в Кремле на его встрече с редакцией журнала «Красная молодёжь» – я работал в редакции. Он тогда ещё невольно моим сватом стал!».

– «Да-а?! – удивлённо протянул министр – Так не исключено, что Иосиф Виссарионович вас сейчас вспомнит! У него очень хорошая память, в том числе на лица! Впрочем, как и у меня!» – обрадовал своего коллегу Вячеслав Михайлович.

И, действительно, когда все расселись, прохаживавшийся по большому кабинету и находящийся в хорошем расположении духа вождь, попыхивая трубкой, остановился напротив сидящих на огромном кожаном диване гостей, из-за чего те дружно вскочили. Однако Сталин всех усадил обратно. Но садившегося, согласно этикету последним, Кочета он вдруг задержал жестом, подойдя к нему ближе, пристально глядя в глаза.

И только сейчас Пётр Петрович к своему удивлению увидел, что они со Сталиным практически одного роста!

Вождь народов давно подсознательно недолюбливал людей высоких, статных и красивых. С годами он стал недолюбливать, как старших товарищей и своих ровесников, слишком много знавших и помнивших из его прошлого, так и излишне молодых партийных выскочек и карьеристов.

В этом плане Пётр Петрович Кочет, по возрасту годившийся вождю в сыновья, и тоже бывший относительно небольшого роста, хотя бы в этом не раздражал Сталина.

– «А я вас помню! Середина двадцатых, журнал «Красная молодёжь»! Моя беседа с членами редакцией о задачах журнала!» – вдруг удивил всех своей памятью вождь.

– «Да, товарищ Сталин!» – не стал вдаваться в подробности несколько оробевший Кочет.

– «Садитесь, садитесь!» – указал хозяин кабинета на пустующее место между Молотовым и Агаянцем.

– Ну, вот, сижу теперь как бы между молотом и наковальней! – вдруг пронеслась в голове Кочета крамольная мысль.

Сталин задумчиво отошёл от гостей и вдруг обернулся, опять обращаясь к Кочету:

– «А мой карандаш храните?!» – вдруг спросил он.

– «Да, храню!» – покраснел оторопевший Кочет, поняв, что сейчас невольно соврал вождю, ибо уже давно позабыл про эту реликвию и теперь не помнил, где хранил её, во всяком случае, после войны её ещё не видел.

– Ну и память у него?! Надо быть настороже! – пронеслось в мозгу испугавшегося кремлёвского гостя.

Беседа началась с короткого разговора Сталина с Агаянцем, из которого Кочет с ужасом понял, что именно ему теперь предстоит частично заменить своего нового начальника на его прежнем посту в Париже.

Иосиф Виссарионович пояснил своим гостям, что придаёт большое значение развитию и улучшению отношений СССР с Францией, помощи французским коммунистам для движения их страны по социалистическому пути и последующему её отрыву от бывших западных союзников.