Эта горячность Стафия довела его и семью до беды. Дело происходило в первый год коллективизации и образования колхозов. Было велено крестьянам весь скот, коней, коров, овец, коз, передать колхозу. Стафий ходил бледный от ярости и обиды. Его конь был для него не просто рабочей скотиной, а лучшим смышлёным другом и добрым помощником. Этот крестьянский товарищ во всех делах нередко выручал его в самых тяжёлых обстоятельствах. Он иногда привозил своего спящего хозяина домой самостоятельно, не заплутав по дороге. Не раз выручал его в сильную непроглядную метель, каким-то чутьем находя твёрдую дорогу к родной деревне. И вот теперь этого коня нагло отбирают, как пустяшную вещь. Под угрозой обвинения в саботаже против линии партии он последним в деревне привёл своего друга на общую конюшню, где пока царили смятение и беспорядок.

Стафий молча вернулся домой, лёг на лавку… и умер. В Квасюнине не могли поверить, что такой могучий, полный жизни мужик вдруг скоропостижно скончался. Но это произошло, и теперь его робкая жена Анюта осталась вдовой с кучей ребят.

Старшие сыновья, приученные покойным отцом к постоянному труду, старались заменить отца и работали так же усердно, как и он. К началу Отечественной войны они стали крепкими парнями, и их забрали в Красную Армию. В первые же месяцы боёв они оба погибли. Остались у Анюты две дочери. Старшая Августа жила в Череповце, вышла перед войной замуж и родила сына и дочь. Её муж также погиб в первый год войны.

В войну Анюта жила в деревне и очень бедствовала. Младшую дочь Галинушку, так обычно звали её все родственники, неожиданно забрали в ФЗУ по какой-то разнарядке. Вскоре она, испуганная, вшивая и ужасно голодная, прибежала домой. Просила мать куда-нибудь спрятать её. Однако вскоре в избу пришли из сельсовета и, в душе жалея пятнадцатилетнюю девочку, низкорослую и страшно худую, снова отправили её в район, где над ней состоялся суд, и она оказалась в тюрьме за саботаж.

Анюта тоже вскоре попала в тюрьму «за колоски». Нестерпимый голод погнал её на сжатое поле собирать оставшиеся на земле колоски, принесла их домой и сразу заварила из зёрен кашицу, которая показалась ей невероятным лакомством. Утром за ней пришли и тоже увезли в район для суда.

Из тюрьмы мать и дочь вернулись другими, хотя срок дали им небольшой – пару лет. Мать еще более оробела и замкнулась в себе, но по-прежнему была кроткой и незлобивой. Вспоминаю её облик: рыжеватые волосы, полноватая фигура, испещрённое морщинами лицо, слегка припухшее, маленький носик и бесцветные глаза, которые всегда были какими-то бесстрастными и ничего не выражали. Одета она была в очень старую, сероватую одежду. В ней чувствовалась физическая надломленность. Но духовно она оказалась очень сильной женщиной, способной к постоянной молитве.

Галинушка после тюрьмы, наоборот, стала смелее и бойчее, чем была до этого. Юная душа утратила целомудрие деревенской девушки под впечатлением того, что она испытала и увидела в неволе. Ведь там сидели не только невинные голубицы, как она, но и матёрые преступницы и развратницы.

После тюрьмы мать с дочерью не захотели жить в родной деревне и перебрались в Череповец. Галинушка, не имея профессии, устроилась на какую-то тяжёлую чёрную работу. Вскоре ей «выделили», как тогда говорили, жильё. Комната на втором этаже имела одно окно, выходящее на соседний кирпичный дом, который стоял почти вплотную к их стене. Темнота была не только ночью, но и днём. Вверху над головой торчали едва видимые строительные балки, стропила. Помещенье явно было нежилым. Из мебели стояли только две железные кровати, списанные в каком-то заведении, и шаткий столик. Их жильё мне вспоминалось потом, когда я была уже студенткой-филологом и читала Достоевского. Его несчастные герои тоже жили примерно в таких же условиях, может, даже и в более приспособленных для жизни.