Статья наша вышла бы слишком длинною, если б мы вздумали перечислять сделанные Гугелем преобразования по всем учебным предметам, которые преподавались тогда в Гатчинском институте. Гугель имел не только основательные сведения обо всех этих элементарных предметах, которым обыкновенно обучается юношество, за исключением разве математики, но и владел, так сказать, всеми орудиями новейшей педагогики, чтобы эти предметы могли идти в школе не только успешно, но и рационально. Преподавание отечественного языка подвергнул он коренному преобразованию. Вместо голословного, монотонного чтения, в котором в те времена во всех русских школах проводили дети целые часы, часто ничего не понимая из читанного, следственно ничему и не научаясь, он стал требовать, чтоб учитель беспрестанно останавливал детей при чтении, возбуждал их любопытство часто делаемыми им вопросами с целью удостовериться, как вообще усваивают они себе прочитанное; чтобы каждый встретившийся незнакомый предмет тотчас же был им объяснён и, по возможности, даже показан в натуре. Для того при каждом из младших классов, по плану Ободовского, введены были в пособия, при преподавании, коллекции предметов из трёх царств природы, преимущественно полезных в домашнем быту, а за невозможностью иметь чего-либо в натуре, их изображения. К русскому же языку Гугель примкнул также и рассказы из русской и всеобщей истории. Одним словом, он требовал от элементарного учителя русского языка разнородных познаний, как и следовало. Не находя в учебной отечественной литературе книги, пригодной хоть сколько-нибудь для чтения в младших классах, сообразно предположенной им цели, он немедленно взялся за перевод книги Вильмсена «Kinderfreund» и вскоре издал эту книгу со многими своими изменениями и применениями к русскому быту. Таким-то образом и составились его «Чтения».

Каковы бы впрочем ни были способности Е. О. Гугеля, чтобы с честью и успехом исполнять инспекторское звание, он немного бы сделал, если б обстоятельства ему не благоприятствовали. Во-первых, как я уже заметил, начало тридцатых годов вообще было бойким временем для всякого рода преобразований, в особенности по воспитанию и обучению юношества; во-вторых, в начальниках своих, статс-секретаре Г. И. Вилламове, с одной стороны, и почётном опекуне Алексее Васильевиче Васильчикове, с другой, он находил для себя сильнейшую подпору. Спокойный и серьёзный по обыкновению, он в особенности был внимателен и предупредителен к наставникам и воспитателям, вполне и скоро поняв всю важность их значения в учебно-воспитательном заведении. Кто его понимал хорошо, тот ни на минуту не мог сомневаться, что если б поболее пожил этот благородный человек, он упрочил бы порядок и устройство в обоих этих заведениях. Место А. В. Васильчикова заменил граф Михаил Юрьевич Виельгорский и, как человек просвещённый и благонамеренный, не менее поощрял Гугеля и его сотрудников.

Всё это я привожу здесь для того, чтобы сказать, что без доверия и без надлежащей поддержки инспектор казённого учебного воспитательного заведения немного может сделать хорошего, как бы впрочем велики ни были и его способности, и его деятельность…

В общественных отношениях нашей русской жизни примечаются по большей части две крайности: или излишнее доверие к лицу, которое чем-либо распоряжается, или уже обратно – совершенное недоверие, которое парализует всякую деятельность. Как видите, это резкие вариации широко разыгрывающейся фантазии. Для человека совестливого, честного равно оскорбительно и то, и другое. По чувству законности, столь сильно действующему в каждой неиспорченной, благородной натуре, настолько скромной, чтобы дорожить одобрением и хорошим о себе мнением, открытое сознание другими справедливости и правильности её действий есть высшая награда, какую только она может ожидать, и какая вернее всего может возбудить её ещё к большей деятельности. Поэтому тот, кто жалуется на правильный и законный контроль или человек крайне неблагоразумный, или, ещё хуже, не чуждый грешков. Но контроль контролю разница. Невыносимо делается для вашего благородного самолюбия, без которого, скажем мимоходом, ничего и полезного для общества создать нельзя, когда с другой стороны по пятам вашим ходит чиновный сторож с гаремными привычками и даёт вам воздуху и простору столько, сколько ему хочется, а не сколько действительно требуют ваши здоровые лёгкие. Недоверие, говоря вообще, есть признак тупоумия или невежества, точно так, как безграничное доверие – признак лени и апатичного состояния душевных сил. Такие мысли невольно теснятся в голове и просятся наружу при воспоминании об Е. О. Гугеле: и то, и другое испытал он, и такие переходы также много потрясли эту могучую натуру.