Обидным было другое: лавочка была собственноручного Дрэканова производства. Как и окно, стекло в котором, Колька заменил всего месяц назад, после бурного, но не очень продолжительного скандала.

Однако, вывод Ласточкин шофер сделал. Баба сердита сильно. А значит, коза действительно этой разъярённой домовихе нужна. Плюнул супруге под ноги, погладил аппаратик нежно и понёс прятать бесценное приобретение в рабочий трактор. Ну, а уж дальше – в Селянку, лечить, причинённый половиною, стресс.

«Ласточка» выживала. Трудно выживала. Конкурировать с дешёвым импортом было непросто тяжело, почти неосуществимо. Все десять совладельцев её, включая Кольку, пахали от зари и до упаду, и приносило это ровно столько, чтобы хватило на платежи, закупки семян и кормов, и горюче-смазочных. Иногда Никола думал, а стоила эта шкурка выделки? Быть может, просто вести свой огород, пасти свою скотину и не быть никому ничем должным? А жить на продажу излишков. Хотя… будут ли они, эти излишки? А тут, вроде, и сбыт налажен уже. Грабительский, конечно, потому что агенты скупают у таких мелких, как «Ласточка», хозяйств всё за копейки, а в большие сети им и вовсе не пробиться. Только и остаётся – продаваться посредникам за бесценок.

Но тогда у него оставалось бы время на лес и охоту с рыбалкой. И не было бы денег на любимую Элеонору Аркадьевну, наряжать и радовать которую, вопреки всеобщей убежденности, ему нравилось и даже хотелось. Поэтому «Ласточка» оставалась его единственной и незыблемой жизненной программой и целью. К тому же, это было то самое место, куда его приняли «на поруки» по возвращении из северных поселений после инцидента, о котором Колька предпочитал умалчивать. Впрочем, все знали и так.

И о том, что все обвинения были несправедливы. Как и о том, почему в Колькиной машине оказались оба те мешка зерна, которые были обещаны «Ласточке» в количестве десяти за оперативную помощь в посевной, потому что соседнее хозяйство с запившим трактористом фатально не укладывалось в сроки. А заплатили только восемь, и для «Ласточки» это в тот момент было катастрофой. И почему управляющий из «Сияния пахаря», который те самые два мешка зажал, оказался с душевно расквашенным лицом и привязанным к столбу посреди свежезасеяного поля в качестве пугала, знали и следователи, и обвинение. Но прокурор района приходился помятому пострадавшему троюродным дядей снохи. И поэтому Колька Дрэк два года «отдыхал» от Элеоноры Аркадьевны на дальнем севере. Что сильно испортило её характер.

Сейчас Колька спал, счастливо обнимаясь с щетинистой, общипанной телятами кочкой, и блаженно улыбался во сне дражайшей супруге. Та, в мечтах, его хвалила, смахивая любовно невидимую пыль с самогонного аппарата.

На юге Союзных Земель весна, даже, пожалуй, почти раннее лето, уже осыпалось отцветшими садами и скворчатник трещал в сочной, нежной зелени оголтелыми птенцами. Пышное плодоземье наливало травы, растило урожай, добывало и пасло. Процветало. Столицу перенесли сюда, в старый Центр, лет двадцать назад, расчертив торговые пути на карте лучами. Логистика сделалась удобной и стремительной, а север, отодвинувшись от административного солнца ещё дальше прежнего, теперь медленно пустел, матерел и крепчал. Потому и оставались в посёлках вроде Весны только самые бесстрашные или отмороженные люди, привыкшие за существование сражаться и, вопреки невозможному, выживать.

Грэм знал здесь многих. Не афишируя себя и не раскрываясь, поддерживал легенду шутя и почти забавляясь. Чураться соседей здесь было не принято. Каждые руки на учёте и нужны больше света зимой. Поэтому Грэму не раз уже приходилось то везти чьей-то дочке акушера ночью, то вытаскивать какой-то грузовик из очередного провала. То организовывать эвакуацию и сообщение с миром во время внезапного паводка. Последнее, разумеется, инкогнито. За те четыре года, что он владел этим домиком и маленьким клочком леса на окраине Весны, Грэм и бывал-то тут всего раз пять по неделе. Но человеком слыл надёжным, безотказным и уважаемым. Обращаться к нему боялись. Однако, форс-мажоры случались почти каждый его приезд. Из чего хозяин крошечного дома сделал неутешительный вывод, что местный электорат ждёт именно его приезда, чтобы позволить себе наконец хоть немного расслабиться, чувствуя себя в его присутствии под защитой.