– Мне будет восемнадцать через четыре месяца, – зачем-то бормочу я.

– Вы меня как будто уговариваете, – он опять смеётся, и я шутя ударяю его по плечу.

– Не дождётесь.

А потом мы снова идём сквозь ночь. Идём по улице Ленсовета, мимо Чесменской церкви и наискосок, мимо кладбища, которого я жутко боялась, когда была помладше. Мимо освещённых фонарями пустых детских площадок и моей старой школы, – и выходим к моему дому. Всё это время Рома обнимает меня за талию.

Подойдя к дому, я прячусь за угол и осторожно выглядываю. Ну, конечно, так и есть! Так оно и есть, чёрт! Мама стоит на балконе и напряжённо вглядывается в темноту. Я ныряю обратно за угол. Вот я попала!

– Что такое? – спрашивает Рома.

– Там моя мама, – шепчу я. – На четвёртом этаже, на балконе.

Рома выглядывает из-за угла.

– Выглядит спокойной, – замечает он. Я только качаю головой. Знаю я, что означает это мамино спокойствие: она доведена до крайней степени бешенства. Вдобавок ко всему, на улице начинает накрапывать дождь.

– Мне трындец, – констатирую я.

Внезапно Рома поднимает меня на руки и тащит прочь от дома. От неожиданности я даже не сразу соображаю, что сказать, только спустя несколько мгновений вопрошаю яростным шёпотом:

– Ты чего? Куда ты меня несёшь?

Он останавливается, но не спускает меня с рук.

– Ну, вы сами сказали, что вам уже трындец. Вот я и подумал, почему бы не вернуться ко мне? Мы бы ещё поболтали, вы спокойно переночевали бы у меня, выспались… Маме можно и позвонить, сказать, что всё в порядке. А утром мама бы успокоилась, и вы бы нормально поговорили. Как вам моя идея?

Я кладу голову на его плечо и прижимаюсь к нему всем телом. Его речи – как музыка для моих ушей. Как хорошо было бы вернуться в его уютную кухню, выпить ещё вина, послушать ещё пару песен… И снова целоваться с ним, опять и опять, ещё и ещё. И уснуть в обнимку. А может быть, даже… всё-таки…

Но голос разума берёт верх. Видимо, я всё же не настолько пьяна.

– Отпусти меня, – горестно шепчу я. – Прости, я не могу.

Рома послушно ставит меня на землю и обнимает за плечи. И молчит.

– Во-первых, мама не успокоится, а рассвирепеет ещё больше, – говорю я, уткнувшись в его плечо. – И потом, мне действительно нужно заниматься. Прости. Ты не представляешь себе, как мне хотелось бы пойти с тобой.

– Правда? – спрашивает он. Я киваю. Дождь усиливается, у меня уже все волосы мокрые.

И под этим дождём он снова целует меня, и снова мир становится расплывчатым и ненастоящим, и нет ничего реального, кроме ощущения его тела, прижимающегося к моему. И вновь мне кажется, что я могу целовать его вечно, что просто не в состоянии, не в силах от него оторваться.

– Мы увидимся завтра? – спрашивает он шёпотом. В моей голове проносятся десятки аргументов против. После того, что я выкинула сегодня, мама никуда меня не отпустит. Мне нужно заниматься, я и так пропустила целый день, а времени всё меньше и меньше. Я люблю Влада, в конце концов!

Но все эти аргументы растворяются в пустоте и исчезают, когда он снова целует меня. Я обвиваю руками его шею и отвечаю:

– Конечно, увидимся. Если ты хочешь.

Он улыбается и чмокает меня в нос.

– Я позвоню тебе завтра, – и подмигивает. – Постарайтесь выжить после встречи с мамой, ладно?

В ответ я кривлю рожицу и уже совсем было собираюсь уходить, но в последний момент снова бросаюсь к нему на шею и целую его – опять. Это просто наваждение какое-то!

– Иди, – хрипло шепчет он. – Иди уже, а то я тебя не отпущу.

Я чувствую то же самое. Ещё один поцелуй, и я сама просто не смогу уйти.

– До завтра, – говорю я и, чудовищным усилием сдвинув себя с места, заворачиваю за угол.