— Марк, я обещаю, что больше не буду пить. Я раньше не начинала и не собираюсь продолжать! — осторожно взяв братика за руку, постаралась взглядом донести, как сильно сожалею о случившемся. — И хоть я многого не помню, но уверена: ты сделал все, чтобы алкоголь не попал мне в руки. Я иногда бываю… слишком упертой.

— Что ты?.. — Грант начал что-то шептать себе под нос, но я расслышала только "не может быть" и "может, и к лучшему". Затем он более серьезно уточнил:

— Не помнишь, говоришь?

— Не-а, — не стала лгать я, в красках пересказав те самые картинки, которыми периодически одаривала меня память. — Я что-то наговорила тебе в "яблоке", да? Прости меня, пожалуйста, такого больше никогда не повторится. Меньше всего хочется заставлять тебя чувствовать себя виноватым, — преодолевая общую слабость и боль в голове, откинула покрывало и кинулась в объятья Гранту. Обычно это его успокаивало и теперь должно было. Я очень надеялась на это!

— Ты самый лучший братик на свете и опекун, конечно, тоже! Достойная замена папы и даже мамы, такой же ответственный, взрослый, умный…

Я не успела договорить, так как Грант оттолкнул меня. Словно я только что сказала ему нечто оскорбительное или разбередила старую рану.

Меня настолько поразил этот его жест, что на глазах проступили слезы ужаса, не давая рассмотреть лицо Марка во всех красках.

Он. Меня. Оттолкнул!

— Не люблю объятия, ты же знаешь, — оправдываясь, протянул тот.

Нет. Я не знала. Что за дела?

— Марк, — осторожно произнесла я, стараясь не выглядеть слишком насторожено. — Что было в клубе? Я ведь вижу, тебя что-то беспокоит… Мне важно, чтобы между нами не оставалось так, понимаешь?

Мы замерли, и казалось, воздух в комнате сгущается и становится вязким. Он наотрез отказывался поступать в легкие и продлевать мою жизнь.

— Черта с два ты услышишь это от меня! — неожиданно выпалил он так, словно мне все еще пятнадцать, а тому двадцать пять. Будто и не было всех этих сложных лет войны за компанию и мое наследство.

И тут я вспомнила. Все. Во всех красках. Каждую деталь. Его поцелуи, руки на моем голом животе, напряжение в брюках и жаркие слова… Во рту все онемело, и возможности сказать ему об этом не было. Я лишь смотрела и прокручивала нашу беседу снова и снова…

Черт! Теперь она предстала совсем в другом ключе.

По-моему, на современном языке это называется "отшила".

— Марк, я, кажется, понимаю, о чем ты только что… — немного привстав, я положила руку на его ладонь и получила разряд. Такой мощный, что пальчики то и дело подрагивали, словно прикасались к оголенному проводу.

Конечно, именно в этот момент, когда наши взгляды с Грантом скрестились, входная дверь хлопнула так сильно, что я едва не свалилась с места от перепуга.

— А вот и я, дорогие мои! — радостно воскликнула Юля, быстро вбежав в спальню. Конечно, я тут же вернулась на место и одернула руку. Так горько на сердце еще не было никогда.

— Алиска, он же тебя тут не сильно ругал, а? А то я папе позвоню, он твоему брату по первое число вставит!

— Попридержи язык! — сквозь зубы выдавил Марк и, тут же встав с места, направился к выходу.

— Алиса, там по списку были затычки. Спасибо можешь не говорить!

Мне бы хотелось сказать, дескать, я жалею, что Марк не попытался рассказать мне о происшествии в клубе, но это не так… Я выдохнула с облегчением. Пока Юля вновь села мне на уши с шуточными обвинениями моего брата, я вдруг остро осознала, как сильно не хочу ничего менять.

Можно посчитать меня ветренной стервой, но, по сути, единственное, что прельщало меня в теперешней жизни — определенность. Погибшие родители забрали значимую часть моего сердца с собой в могилу, и его осколки остался собирать Марк. Больше никого!