До самого Дениз Кенара, где они найдут порт и корабль, который согласится отвезти их на север. Сложно представить ему, как вообще смогут они подобного добиться, но сейчас это и неважно. Для начала было бы неплохо выбраться из этой пустыни.

Следуя его примеру, Ренэйст поднимается на ноги. Первым делом привязывает она мешочек с бусинами к своему поясу и лишь после этого поднимает на Радомира тяжелый взгляд. Совсем другой кажется она с короткими этими волосами, холодной и нелюдимой.

Молчание затягивается, и тогда Ренэйст кивает подбородком куда-то Радомиру за спину:

– Мы должны идти, ты сам об этом сказал.

Радомир разворачивается, не сказав ни слова, и, покачиваясь, продолжает их путь. Шагает Ренэйст за ним, и огромных усилий стоит ей не обернуться. Кажется, что если сделает она это, то пропадет окончательно, утонет в боли и жалости к самой себе. Допустить нечто подобное она не может, не после всего, что случилось. Обида все еще сжигает ее изнутри, словно бы в груди у нее развели очаг, да только пламя это объяло собой все нутро. Раньше огонь этот разгорался в ней перед боем, пробуждал то звериное, что в ней есть. Сейчас…

Сейчас он сжигает все внутри дотла.

Ренэйст понимает, что это была лишь необходимость. Что если бы они не сделали этого, было бы только сложнее. Быть драккаром для различных паразитов, что могли завестись в волосах, находящихся в столь плачевном состоянии, ей вовсе не хочется. Короткие пряди щекочут шею, тревожат и заставляют хмуриться. Не солгал Радомир, постарался сохранить ту длину, которая только была возможна, да и той мало.

Она все равно ему благодарна. Ведун принял решение, для которого ей не хватало смелости. Ренэйст так цеплялась за свои волосы, что даже все разумные доводы не казались ей столь значительными, чтобы согласиться, пока он не взялся за нож.

– Радомир.

Не прекращая упрямо идти вперед, побратим оглядывается на нее. Ренэйст кусает губы, а после произносит:

– Спасибо.

К тому моменту, когда на горизонте показывается горный хребет, они выбиваются из сил окончательно. Останавливаются часто, отдыхают долго, а путь не хотят продолжать совершенно. Даже близость границы, отделяющей Дениз Кенар от всего остального материка, от жестокой пустыни, по которой они шли так долго, не внушает особой надежды. Оба они понимают, что в ужасном своем состоянии не смогут пересечь горы, даже если каким-то чудом до них доберутся.

Это похоже на насмешку. Горы столь близко, кажется, стоит руку протянуть, и к ним можно будет прикоснуться, но в то же время они так далеко, что и не дойти никогда. Опустившись на песок, Радомир не сводит с хребта взгляда; он и не помнит, зачем они шли и к чему стремились. Усталость столь сильна, что вскоре, помимо безумной жажды, на него обрушивается головокружение. Мир пляшет перед глазами, и ведун больше не пытается за ним уследить.

Не менее истощенная, воительница опускается подле него на четвереньки, силясь выровнять собственное дыхание. Короткие волосы больше не могут скрыть лицо Ренэйст от него, и Радомир наблюдает за мукой, что отражается на ее лице. Белая Волчица ложится на песок, свернувшись клубком, и затихает. Ведун подбирается к ней ближе и осторожно трясет за плечо:

– Ты не должна спать. Нам нужно идти.

Это его голос? Такой слабый, лишенный жизни голос. Жалкий даже.

– Мы прошли достаточно, но так ни к чему и не пришли.

– Нельзя останавливаться.

– Бездумно идти, куда глаза глядят – тоже.

Возможно, в этом суждении есть толика истины. Вот он, конец Золотой Дороги – лента, что вилась сквозь песчаные курганы, обрывается, упираясь в каменные гиганты. Своды эти простираются от горизонта до горизонта, и уж вряд ли есть другой путь в Дениз Кенар с этой стороны, если не напрямик. Только думать об этом больше не хочется. Последовав примеру Ренэйст, ведун опускается на песок, раскинув руки в стороны и зарываясь пальцами в золотистую пыль. Они будут думать о том, как им пройти сквозь горы, когда наберутся сил. Сейчас нет ни еды, ни воды, и потому единственный способ отдохнуть хоть немного – уснуть.