– Это всего лишь первый день, а я так устала. – грустно прошептала сестренка. – и скучаю, по маме, по папе и по Чейзеру, как они там.

– Я тоже скучаю. И мы выберемся.

– Не выберемся, Насть, не сможем. – уверенно, но как-то грустно заявила сестра.

– Почему?

– Этот мир. Он – живой, но ты его не хочешь слышать. А он говорит, он шепчет, кричит, стонет, но не молчит как наш. Этот живет. И он нас не отпустит. Не потому что такой злой или жестокий. Нет, он просто почувствовал в нас своих детей, которые нуждаются в защите. Он уже нас полюбил, поэтому не отпустит… – она на какое-то время замолчала, видимо вспоминая, а потом неожиданно попросила – Спой мне пожалуйста, помнишь мне мама колыбельную пела, когда я после больницы вышла и мне кошмары снились… спой ее пожалуйста. – и она снова всхлипнула, прости сестренка, плакать сегодня будем на пару. И я запела со срывающимся голосом. Слеза горячей дорожкой проползла по щеке, мы одновременно шмыгнули носом от грусти. У меня ведь даже их фото не осталось. Как-то не считала полезным брать с собой их. Воспринимая бесполезным и сентиментальным бредом. А сейчас я дико, до безумия, до чертиков жалею, что не носила с собой наше общее фото. Я не хочу забывать, как они выглядят. Но, по-видимому, не судьба.

На коленях у меня бесшумно всхлипывала Лика, я потянула ее к себе, и мы крепко обнялись. И она, уже не таясь, заплакала в голос у меня на плече, размазывая мокрые дорожки по щекам и ключице. Обняв ее по крепче, я вспоминала самые яркие воспоминания нашего детства: разбитая и тут же залеченная коленка – первый заезд на велосипеде; а вот ей подарили любимого мишку, с которым она не расставалась до этого момента никогда, ребенок счастливо прижимается к родителям и радостно смеется; первый поход в парк; первый поход на аттракционы; первый запущенный самолетик; первая пойманная бабочка; первая готовка с мамой; рисование на документах в кабинете у папы – ох и злым же он тогда был, ведь назавтра ему идти договор подписывать, а все испорчено; вот она катается на спине у Чейзера, он многое ей позволял, хоть и старик уже, но это сейчас, а тогда можно было – ведь росли они почти что вместе. Первый класс, первый выпускной, пикники… и все это в прошлом. Колыбельная, которую спела мама, когда сестренка попала в аварию и вернулась домой. Ей было страшно, а мама осталась с ней. Она пела ей ее любимую колыбельную. Мама в принципе часто нам пела на ночь. Своеобразный ритуал. У нее красивый звонкий голос, который я тоже унаследовала, он не для большой сцены, конечно, но и в караоке было не стыдно ходить с друзьями.

Мы не посидим уже вместе с мамой на кухне за чашкой ароматного чая, который умела так вкусно делать только она, за задушевными разговорами. Мы уже не получим мудрого совета от папы, который всегда знал где и как правильно поступить. Мы уже никогда не сможем вместе обняться. Больно…

Когда Анжелику уже сморил сон, я решила уйти к себе, но она сквозь сон прижала меня еще крепче и пробормотала «не уходи». Так мы и лежали. Даже голос не появлялся. Уснул что ли? Потом уснула уже я.

Почему если ты говоришь с богом, то это молитва, а если бог с тобой – шизофрения?