Старта все время бежала впереди, но время от времени останавливалась и терпеливо поджидала своего спутника. Умная тварь, беззлобно дивился ей Герд. Спустя пятнадцать или двадцать минут – он потерял точный ход времени – деревья расступились, и дорога пошла резко под уклон. Неожиданно и как-то сразу взору открылось великолепное озеро. Голубое стекло без малейшего изъяна ряби на поверхности в сердце хвойного леса смотрелось, как драгоценный камень в дорогой оправе. Герд замер, пожирая глазами эту картину. Он вдруг понял, что голодал, ужасно голодал, лишенный возможности созерцать прекрасное. Для человека, всю жизнь проведшего в черте города и знакомого с природой только по фотографиям и передачам по визору, это было, как если бы заключенного наконец-то отпустили на свободу. Именно так себя сейчас Герд и чувствовал – будто его амнистировали. Больше никаких стен, никакого регламента, никакого давления. Только свобода, пространство и покой.

Он закрыл глаза, потянул ноздрями свежесть, и гнев свел ему челюсти. Герд ведь до этой минуты даже не знал, что был заключенным. Или на самом деле знал, просто не хотел себе в этом признаваться? Правда же состояла в том, что он арестантом и был. Правда в том, что он ненавидел столицу с ее безликими серыми домами-коробками и такими же людьми. Правда в том, что он ненавидел этих самых людей. И ему не стыдно, его ненависть обоснована. Герд сжал кулаки и усилием воли заставил себя не думать об отце.

Он открыл глаза и начал спуск, наслаждаясь своим одиночеством. Вот бы это навсегда! Герд с величайшим трудом переносил любые скопления людей. Едва терпел болтовню одноклассников и матери. Если быть до конца честным, он презирал мать. Считал ее легкомысленной, падкой на роскошь, глупой праздной женщиной, которая даже имени сыну нормального дать не смогла, а просто подобрала созвучное ее собственному – Гера. Вот бы его сменить! Но, кажется, имя нравилось отцу, точно Герд, к сожалению, не помнил. Да и запрещено у них в Баби́ле менять имена – он уже выяснял. А повторного брака Герд матери вообще не смог простить. Гера вышла замуж только ради высокого положения в обществе и красивой жизни. На него ей всегда было наплевать, что бы она там ни говорила. А теперь, когда она была беременна… Герд тряхнул головой, отгоняя дурные мысли прочь, не хотелось ими портить прогулку.

Он спустился на песчаный берег, без труда нашел лодку, завиденную им еще издалека, и после некоторых колебаний решил попробовать в ней прокатиться. Но как это сделать, не замочив ног? Он столкнул лодку в воду настолько, насколько ему это позволяла высота голенищ сапог, чего было явно недостаточно, потому что тяжелая неповоротливая деревянная лодка продолжала сидеть на мели. Чтобы сдвинуть ее глубже в воду, нужно было и зайти глубже. Герд, уперев руки в боки, стал оглядываться по сторонам – не найдется ли какой-нибудь палки поблизости, достаточно длинной и толстой, чтобы сдвинуть лодку с места. Но поблизости были только куцые кусты и Старта, разлегшаяся на берегу и безразлично наблюдавшая за его потугами. Герд брезгливо поморщился – придется разуваться. Не хватало еще пораниться и подхватить какую-нибудь инфекцию! Но делать нечего. Разувшись и закатав штанины так высоко, как только смог, он боязливо ступил на прохладный песок и невольно испустил вздох удивления и облегчения. Кто бы мог подумать, что песок окажется таким приятным, несмотря на холод! Герд инстинктивно закопался пальцами вглубь песка и закрыл в упоении глаза. Даже дома из-за проклятых червей он был вынужден все время ходить в обуви, и это порядком начинало его нервировать.