Бройлер вертит головой, выбирая, к кому подвалить. Из салонов до нас доносятся обрывки разговоров:
– Он мне звонит и сразу матом…
– Пеналя забить не может, козел…
– В этой стране порядка никогда не будет…
– Где-где – в пробке. Где-где – в Караганде!
– Клапана стучат, с-сука…
– Там вытачка вот такая вот и кармашки…
Посреди пробки стоит здоровенный пожарный «КамАЗ». Чего его сюда занесло? Пожарки, если торопятся, вообще по газонам и тротуарам едут. Этот тоже мигалками крутит, но не дергается, стоит – со всех сторон подперли.
Начинаем работать. Бройлер показывает мне, чтобы я остановился, и начинает прогонять свою телегу про Ницше водителю зеленого «Ровера». Тот лениво слушает, улыбается, кидает в умащенную на коленях Бройлера коробку пятидесятирублевую бумажку. Как говорится, с почином!
Откуда-то выскакивает Шуня – лицо белое, губа закушена.
– Че такое? – спрашиваю.
– Там черные, говорят: «Дэвочка, поехали с нами, айфон купим», – дрожащим голосом отвечает она. – Я боюсь…
– С нами ходи пока, – я киваю на Бройлера, что-то оживленно говорящего немолодой дамочке в «японке».
– Ладно, – улыбается Шуня.
Я тоже улыбаюсь. Нет, ну какая из нее путана, если она мужиков боится! Врушка рыжая…
Мы все дальше и дальше заползаем в пробку, постепенно приближаясь к «КамАЗу», окутанному облаком сизого выхлопа. Когда до него остается метра два, водила неожиданно врубает сирену. Шуня вздрагивает и жмется ко мне. Бройлер орет, пытаясь перекричать вой сирены:
– Поехали, где потише!
Ага, куда тут поедешь – машины стоят плотно, без движения. Я пропихиваю коляску между высоким бортом «КамАЗа» и блестящей бочиной фольксвагеновского микроавтобуса. Из выхлопной трубы пожарки по ногам бьет горячим. Шуня взвизгивает.
– Привыкай, – шепчу я себе под нос.
Хочется пить, да и перекурить бы не мешало – час уже работаем.
«КамАЗ», взревев двигателем, подается вперед. Я толкаю Бройлера в образовавшийся за его высокой квадратной кормой просвет, собираясь вывернуть в соседний ряд – может, там посвободнее. Вокруг начинают сигналить, пробка уже всех достала. «КамАЗ» пытается вырулить на встречку проталкивается, ворочается, огромный и неуклюжий.
Бройлер поворачивает ко мне толстое небритое лицо:
– Интереснейший случай – стая мосек заблокировала слона. Что остается элефанту? Топтать, давить, плющить обнаглевших шавок…
Договорить он не успевает – водитель «КамАЗа» резко сдает назад и впечатывает коляску Бройлера в борт «Фольксвагена». Я отскакиваю и с удивлением обнаруживаю, что у меня в руке остался резиновый набалдашник от левой ручки инвалидки. Отчаянно визжит Шуня. Газует «КамАЗ». В узкой щели между машинами я вижу лысый затылок Бройлера и над ним – дергающуюся розовую культю.
Прибегает Тёха, подходят Сапог, Губастый и Хорек. «КамАЗ» наконец отъезжает и глушит мотор. Водила из микроавтобуса звонит кому-то по сотовому.
У меня в голове все кругом идет и руки немеют. Как будто нет их совсем. Так всегда бывает, когда я покойников вижу.
Бройлер лежит на асфальте, зажатый сплющенной коляской. Он уже не дышит. Рядом на корточках сидит Шуня и плачет, закрывая лицо руками.
– Вставай, – говорит ей Тёха.
Он прав. Скоро здесь будут косари, а значит, нам надо уходить. Тёха называет косарями ментов, потому что они косят капусту.
– Я уеду! – тонко кричит Шуня, размазывая слезы по лицу. – Я уеду отсюда! Я не хочу здесь жить! Я не хочу…
– Куда? – тихо спрашивает Тёха. – Куда ты уедешь? Из пробки нельзя уехать…
Глава вторая
Ой, Сашенька!.
Наша берлога – в подвале старого дома рядом с Курком, Курским вокзалом. Дверь в подвал завешена железной накладкой, в петле пробоя – здоровенный ржавый замок. Но если покрутить гайку, накладку можно снять, и дверь открывается. Это наш секрет, тайна.