В промежутке между стеллажами и левой стеной ютилась небольшая кровать, даже скорее раскладушка, аккуратно накрытая простым покрывалом. На той же стороне, где вошел сто одиннадцатый, находилась одноэкранная ширма, что, по всей видимости, по совместительству служила доской, поскольку на ней все еще оставались еле заметные следы мела от недавно стертых слов.

Высокий маститый мужчина неспешно отодвинулся от стола на компьютерном кресле и встал. Длинный белый халат свободно висел на его плечах, в то время как рукава болтались где-то позади; графитно-черный шерстяной костюм идеально сочетался с коричнево-малиновой водолазкой из нежнейшего кашемира; черные пенни-лоферы из мягкой крупнозернистой кожи не издавали практически ни звука.

‑ Добрый день, сто одиннадцатый! Проходите! – мягким, еле слышным голосом приказал мужчина. Гость, было, двинулся вперед, но замер, заметив на полу комнаты огромных размеров эзотерический символ, начерченный простым мелом. Сто одиннадцатый не мог разобрать букв, а тем более слов, что все новыми слоями кругов постепенно сходились к центру, однако ощущал незаметные дуновения воздуха вокруг него.

‑ Не беспокойтесь! Для нас с вами это просто безопасная картинка, ‑ но видя, что гость все еще сомневается, мужчина представился: ‑ Доктор Вентидий Ауэрбах. Профессор института Тайн Мира, работающий в этом комплексе по временному контракту с ГЕНОМом. ‑ И чтобы продемонстрировать безопасность знака, профессор сам встал в центр него.

‑ Вам бы следовало умыться, ‑ Вентидий указал куда-то за ширму.

Сто одиннадцатый настороженно прошел к столу, с опаской поглядывая на профессора, мягко ступая по краям символа. За ширмой оказалась простая раковина с однорычажным смесителем и крючок с двумя белыми хлопчатобумажными полотенцами.

Гость включил воду и, выдавив достаточно большое количество жидкого мыла из стоявшего на раковине дозатора, стал умываться, испытывая если не блаженство, то по крайней мере чувство удовлетворения от того, как тошнотворный запах покидает его кожу, поскольку простая вода из кулера не смогла ранее смыть до конца всю ту мерзость, в которой оказался сто одиннадцатый, когда упал в ставок.

Протерев глаза полотенцем, он уставился в зеркало, что висело прямо над умывальником. Сто одиннадцатый мог по-разному описать свое лицо, постараться даже придать ему какой-то литературный образ, раньше даже считал его красивым, да и многие бы сочли привлекательным сочетание небольших веснушек и рыжих волос, что были немного менее контрастны, чем у сто двенадцатой. Но сейчас он видел в своем отражении лишь лик мерзостного убийцы, на которого у него возникало желание лишь плюнуть. На него внезапно нахлынуло сожаление о том, что он ранее не утонул и спасся от тех чудовищ.

Сто одиннадцатый заметил, как в зеркале появилось отражение профессора, что подошел к маленькой столешнице. На треугольном алебастровом лице соболиные густые брови нависли над сине-лиловыми, словно драконьими глазами; практически по центру между бровями с трудом замечалась маленькая родинка; сократовский лоб плавно перетекал в лысину, которую, как корона, венчали буйнорастущие каштановые волосы, кончики которых уже посивели от возраста.

‑ Кофейку? ‑ вежливо предложил профессор, уже достав из ящика письменного стола чашку и начав заваривать напиток.

Сто одиннадцатый молчал. Он так и не начал напевать свою привычную мелодию, которую оборвал, когда вошел в кабинет. Хотел ли он что-то сказать? Возможно. Но все же вопрос Вентидия остался без ответа.

Похоже, профессора ничуть не пугал вид его гостя, напротив, даже заинтересовал. И это настораживало сто одиннадцатого: мало кто смог бы сейчас смотреть на него без содрогания. А хозяин этой комнаты не высказывал и намека хотя бы на какую-то неприязнь.