Колеблюсь, но все же беру с собой кошелек и телефон. Очень хочется верить, что они мне пригодятся. Вот выйду на улицу, а там бац! Хлопок в ладоши и окрик сверху: «Стоп! Снято!». Эх…

Трущийся о ноги кот снова напоминает о себе. Хвост Ратника изогнут крючком и мелко дрожит – зверь всем своим видом демонстрирует радость и желание пожрать.

Достаю с антресолей нечастое лакомство – кошачьи консервы. Пихать в животинку сухой корм было бы явным издевательством. Вываливаю содержимое в пустую поилку, с задумчивой завистью наблюдаю, как кот жадно пожирает мокрое мясо. Потряс злосчастный пакет молока – жидкость едва плескалась на дне. Сделав экономный глоток, остальное доливаю Ратнику. Я-то себе добуду, а вот кот в квартире колодец не выроет.

Есть я не хочу – в животе до сих пор тоскливо воет вьюга. Но вот пить по-прежнему охота… Банка пива впиталась как в песок, оставив после себя лишь шум в голове и легкую смазанность в мыслях.

Сглатывая вязкую слюну, продолжаю торопливые сборы. Вторую банку пить не рискну – боюсь, свалит она меня с ног, как коня – капля никотина. Придержу на крайний случай.

Взвешиваю на ладони китайский клон «керамбита». Клинок модный, харизматичный и абсолютно бесполезный в быту. Предназначен для экзотического обратного хвата и нанесения неглубоких, неожиданных порезов. Что и неудивительно – туземцы Суматры в зимней одежде не ходили, да и лезвие смазывали ядом.

Откладываю черный клинок в сторону – пригодится еще письма вскрывать.

Мысленно прошу прощения у отца и открываю ящик его письменного стола. Бумаги, побулькивающая фляжка с резким ароматом коньяка, две коробочки с наградами и початая коробка презервативов… хм… извини, батя…

А вот и суровый безымянный нож, привезенный отцом после одной из командировок. Контрабандный товар, из первых рук! В смысле – отобранный у контрабандистов. Самоделка – простая и надежная, как лом. Расклепанная рессорная сталь, хирургическая заточка, максимальная убойность и неубиваемость. Возвращаю клинок в потертые ножны, надежно пристраиваю на пояс. Открыто и демонстративно. Может, один его вид остудит чьи-то дурные головы и убережет от лихого гоп‑стопа? Скрытое ношение подразумевает неожиданное применение, а я к этому пока что не готов.

Оглядываюсь вокруг – вроде бы ничего не забыл, ничего не упустил. Прислушиваюсь к себе – и вдруг начинаю понимать, что просто тяну время. Пока я в квартире – мир вокруг все еще прежний. Ну… условно прежний. Уютный, домашний, хоть и слегка ушатанный. Но стоит мне переступить за порог – и реальность окончательно изменится. Бесповоротно и навсегда.

Упрямо щурюсь, выхожу в коридор, вбиваю ноги в уютное нутро берцев. Туго затягиваю шнуровку, заодно оценивая нанесенный котом ущерб – внутренняя обивка двери исполосована до уровня глазка.

Кстати…

Прижимаюсь к монокуляру, пытаюсь осмотреть подъезд на предмет всяких опасностей и неприятностей. Досадливо морщусь – видимость близка к нулевой, сплошное белесое кружево из вмятин и трещин. Это кому ж так помешал мой дверной глазок?! Вот уроды…

Со зрением что-то не то. Картинка рябит и мигает в такт привычным импульсам головной боли. Глаза словно пытаются подстроиться под условия пониженной видимости. Окружающее пространство постоянно меняет цветовую гамму, скачет из мутного серого в монохромный зеленый. Видно лучше не становится, а вот липким страхом окатывает с головы до ног.

Зажмуриваюсь что есть сил. Картинка вновь возвращается в полноцветный объем.

Трясу головой. Черт побери, да что же со мной происходит?! Успокаиваю дыхание, дожидаюсь, когда утихнет барабанный грохот рвущегося наружу сердца. Сделать большего пока не могу, поэтому волевым усилием переключаюсь на насущные проблемы.