– Вот тебе раз, – сказал он, опуская майку. – Ну что же, я думал, мы всегда…
– Это ты захотел бросить всех! Ты поругался с отцом Григорием! Зачем?! Зачем?! Вернись, брат! – Ильяс и в самом деле замахнулся, точно для удара, но в следующий момент опустил руку. – Я тебя прошу-у… Не уходи-и… Нет! Нет! Что ты делаешь? Пожа-алуйста!
Самир встал, отряхнул штаны.
– Пойдем, – сказал он. – Скоро стемнеет.
Ильяс всхлипнул еще несколько раз, сгорбился и пошел за старшим братом. Проходя мимо могилы родителей и сестры, он перекрестился, бросил на Самира полный надежды взгляд.
Кладбище осталось за спиной, показался остов горелой церкви.
Едва пожар закончился, отец Григорий объявил, что все равно будет служить внутри, что они должны отремонтировать здание, собрать для этого деньги, продать все, если нужно… На недовольный ропот он не обратил внимания, и тут же, не дожидаясь утра, полез в дымящиеся руины – спасать иконы и богослужебную утварь.
С тех пор каждый день он без сна и отдыха возился на пожарище, стараясь придать тому, что осталось, видимость храма.
– Обойдем, – сказал Самир, которому не хотелось встречаться со священником.
Они свернули в переулок и наткнулись на Умм-Насиб, что спешила навстречу с сумкой в руке.
– Вот вы где! Святой Иоанн Милостивец! – воскликнула она. – А я вас ищу! Заходила в трапезную, там сказали, что вы ушли…
Самир вздохнул – наверняка его опять будут уговаривать покаяться перед священником, извиниться и принять наказание, честно поработать во благо общины на том же пожарище. И так все уши прожужжали, и Азра, и остальные, и даже родной брат!
– Великая радость, Господь услышал наши молитвы! – Умм-Насиб перекрестилась. – Есть возможность всем нам уехать в Европу, к единоверцам, туда, где нет войны, где никто не сжигает храмы! Она и раньше была, вот только отец Григорий все возражал! Теперь только сдался! Сначала автобусами до Ливана, а там самолетами, прочь отсюда!
Самир ощутил, что его ударили под ложечку.
Уехать, бросить родину, ту землю, где их предки жили тысячелетиями, проливая пот и кровь? Оказаться на чужбине, где ты никому не нужен, где все иное, незнакомое, где ты человек второго сорта?
«А здесь что, первого?» – спросил голос внутри головы.
«Но здесь у меня есть цель! – возразил Самир сам себе. – Здесь я могу отомстить! Поехав туда, я отдамся в руки людям, которые посылают на мою страну самолеты! Кидают бомбы!».
Умм-Насиб говорила что-то еще, всплескивая руками, но он не слушал.
Бросил взгляд на брата, убедился, что тот слушает с развешенными ушами, губы уточкой, а глаза горят от восторга – как же, вожделенная Европа, где сколько хочешь сладостей и газировки, где можно достать комиксы какие хочешь, а не жалкие обрывки, как в Машрике, и телевизор в каждом доме, и сто программ с мультфильмами, и кино есть, а ведь они там никогда не были!
Отчаяние обварило внутренности, вольготно расположилось в сердце, просунуло толстую лапу в горло.
«Ну что же, придется делать все в одиночку», – подумал Самир.
И такая горечь заполнила его рот, словно он наелся острого зеленого перца.
Глава 13
Из Кошачьего переулка люди уехали всего три года назад, но выглядел он так, словно дома простояли покинутыми сто лет.
Самир оглядел вывеску над дверью, на которой ржавчина доедала остатки краски, и шагнул внутрь. Дверь закрылась за ним с тихим стуком, вспыхнул фонарик, купленный сегодня в Рыночном квартале, луч его уперся в облачко пыли.
Поперек тянулся широкий, обитый жестью прилавок, сбоку, у окна на нем покоился огромный котел. Стену за прилавком украшали многочисленные полки, где некогда громоздились бутылки с оливковым маслом, куски мыла, ведерки с крупами, штабеля из консервных банок.