Внушительных размеров особняк за не менее внушительным забором не выглядел особо гостеприимным, и я согласилась. Он достал с заднего сиденья термос и налил мне горячего напитка в крышку.

– А ты? – спросила я.

Но тут калитка распахнулась, крышка с кофе шмякнулась мне на колени, но я даже не почувствовала боли от ожога.

Лайза, конечно же, это была Лайза! На конце поводка собаки болталась странного вида тетка в выцветшем китайском пуховике.

– Здравствуйте! – радостно закричала я, выскакивая из машины. – Это же Лайза?

– Лайза, Лайза, – недовольно пробурчала женщина, – а тебе-то что?

– А где Олег?

– Какой еще такой Олег? Не знаю я никакого Олега!

– Олег, ее хозяин!

– Семен Петрович ее хозяин. И Анна Филипповна. Никаких Олегов я не знаю. Я у них уже месяц как работаю. Убираюсь, готовлю, с собакой вот гуляю. Нет там никаких Олегов. – И она зашагала дальше.

– Как же нет?.. – Я закусила губу.

– Маринка! – Оказывается, Виктор давно тряс меня за плечо, пытаясь привлечь к себе внимание. – Что случилось?

– Все нормально… Все нормально…

– Как же нормально? Ты стоишь у дороги, словно дорожный знак. Джинсы мокрые, а на улице зима. Поехали дальше.

Разумеется, он прав. Нужно ехать дальше. Жить дальше.

Зима пролетела незаметно, ее сменила весна. Любимый парк расцвел, зазеленел и каждое утро приветствовал нас задорным птичьим пением. Я по-прежнему ходила по адресам из выборки, но делала это скорее машинально. Интуиция подсказывала: если я и узнаю что-либо об Олеге, то только в Калиновке, в доме, где живет Лайза.

Однажды субботним утром мы с Шукером вместо привычной пробежки отправились на автостанцию, откуда ходили автобусы в направлении Калиновки. Поездка на общественном транспорте с огромным псом, пусть даже в наморднике, то еще удовольствие, поэтому мы оба с облегчением вздохнули, оказавшись на свободе. Отсюда еще около пяти километров нужно было идти пешком, но что такое пять километров для нас с Шукером? Сняв с него намордник и отцепив поводок, я побежала вперед, словно вокруг был наш парк, а под ногами – любимая дорожка.

Чем ближе мы подходили к нужному месту, тем сильнее нервничал пес. Он замирал, принюхивался, периодически начинал радостно махать хвостом, снова замирал. Когда же из-за очередного поворота показался дом, служивший конечной точкой нашего маршрута, Шукер понесся стрелой, оглашая окрестности радостным лаем.

В ответ из-за калитки донеслось радостное повизгивание, а затем недовольный крик:

– Лайза! Ты что?

Калитка приоткрылась, из нее испугано выглянула женщина. Та самая, в пуховике, только, разумеется, уже без него, а в ярком сарафане с рюшами и оборками.

– Немедленно прекратите безобразие! Я сейчас в полицию позвоню! – закричала она.

– Тише, Шукер! – Я ухватила пса за ошейник. – Извините. Они с Лайзой друзья, давно не виделись.

Женщина уставилась на меня:

– Друзья, говоришь? Слушай, а это не ты зимой приезжала?

– Я.

– Ну заходи, раз друзья. Хозяева уехали в Европы (она так и сказала – в Европы), сижу тут, как сыч, не с кем словом перекинуться. Проходи на веранду, хоть чаю попьем.

Я не заставила себя уговаривать.

За чаем женщина разговорилась.

Ее звали Катерина, она была матерью двух малолетних сорванцов, отцы которых испарились неизвестно куда. «Мои спиногрызы», – ласково именовала Катерина отпрысков. Сейчас они с бабушкой. Она, конечно, скучает, но надо же кому-то деньги зарабатывать.

Истосковавшаяся по живому общению Катерина говорила без остановки. Я молча слушала ее исповедь о тяготах семейной жизни и постепенно приходила к выводу, что все случившееся со мной – во благо. Жизнь, семья – это жуткая обуза, любовь придумали писатели, чтобы народ покупал их книжки.