– Сразу видно, – со знанием дела заметил Алешка, – что не музыкальная школа.

– Это как? – не сразу понял я.

– Ну, Дим, музыканты что с собой таскают? Скрипки, гармошки, всякие свирели, рояли с пианинами.

– Арфы, – добавил я, тоже со знанием дела.

В дверях появилась Танька и помахала нам (рукой).

Мы вошли внутрь. Вестибюль был тоже весь в колоннах и с гладким каменным полом, в котором за всякие века вытерлись дорожки к гардеробу, лестнице и туалету. И везде во весь рост стояли статуи, изображающие древнегреческих богов и героев. Я даже кое-кого узнал. Алешка, кстати сказать, тоже:

– Вон ту насупившуюся тетку, Дим, я сразу опознал. У нее особая примета – никаких рук, ни правых, ни левых.

Танька усмехнулась и подвела нас к высоченной, до потолка, двери между колонн с завитушками наверху. Распахнула ее и сказала:

– Этот зал называется «Наша гордость».

– И чем вы тут гордитесь? – ехидно спросил Алешка.

– Сейчас узнаешь, заходите. Ты распечатки не забыл?

– Более-менее, – буркнул Алешка.

Зал был большой. И все его стены, даже простенки меж окон, были увешаны всякими живописными работами и творениями. Тут тебе и пейзажи, и натюрморты, и портреты, и эскизы. И даже знакомая нам тетка с особыми приметами. В общем, что-то вроде выставки.

А у дальней стены за маленьким столиком сидел незнакомый молодой человек неизвестной наружности. Он листал большой и толстый альбом и что-то записывал в блокнот. Потом поднял голову и взглянул на нас. Блеснули внимательные глаза художника, в которых по порядку сменились разные чувства: удивление, узнавание и удовольствие. И тут же я подумал, что этот неизвестный человек мне все-таки известен.

– Вот, – сказала Танька, когда мы осмотрелись, – каждый Новый год, тридцать первого декабря… Лешка, не перебивай, ты не угадал… Каждый Новый год в этом зале вывешиваются лучшие работы наших учащихся, всех классов. Чтобы на них смотрели, гордились и учились. Это понятно?

– Более-менее, – сказал Алешка. – А мы тут при чем?

– Вы всегда при чем, – отрезала Танька. Поступив в лицей, она не очень изменилась, только стала еще более решительной и строгой. – Сейчас вам Костя все объяснит.

Молодой паренек отложил альбом в сторону и, улыбаясь, подошел к нам.

– Здрасьте! – ахнул Алешка. – Давно не виделись!

И я тоже сразу узнал этого студента Костю Истомина. Мы с ним познакомились позапрошлым летом в одном маленьком музее. Там он проходил летнюю практику – рисовал копии картин великих художников, чтобы постичь их мастерство. А в этом музее произошла очень хитрая кража картин, и наш великий сыщик Алешка сначала заподозрил Истомина. Но потом все выяснилось, и мы стали друзьями[2].

– Привет, Шерлоки Холмсы! – весело ска-зал он.

– Дети Шерлока Холмса, – значительно уточнил Алешка. – Более-менее.

– Извини, Алексей, подзабыл немного – давно не виделись. Но ты не очень изменился – такой же ершистый. А вот Дима повзрослел.

– Постарел, скорее, – опять солидно уточнил Алешка, – это только молодежь взрослеет.

– Похихикали? – прервала их Танька. – Давайте-ка к делу, у меня семинар через полчаса.

– Ну, и что за дело? – спросил Истомин.

Алешка достал из рюкзака вложенные в прозрачные файлы распечатки и спросил тоном следователя:

– Вам знакомы эти изображения?

Истомин коротко взглянул:

– Конечно. Вот эти два портрета в рост – работы Вани Зайцева, а вот эта серия – «Времена года» Коли Павлова. Очень способные ребята. Они в прошлом году наш лицей закончили. Сейчас уже в Суриковское поступили.

– А вы повнимательней посмотрите, гражданин Истомин, – напористо посоветовал Алешка. Не позавидовал бы я попавшему к нему на допрос. И когда нахватался-то?