– Да где уж мне? – невесело усмехнулся я. – Легче понять последнюю вокзальную проститутку. Не обижайтесь – к вам это не относится. Вы ведь не начальство.

Он длинно выдохнул, насупился и отвернулся к окну. Кажется, уже жалел о том, что разговорился на больную тему с незнакомым человеком.

Я встал.

– Ну, мы пойдем, Борис Борисович? Спасибо. За чай, за беседу, за Джульетту. За информацию.

– Не за что. Вряд ли она вам пригодится. Заходите… – Он поднялся со стула, шагнул к собаке, наклонился. – Джульетка, милая. Ты уж нас не забывай. Давай лапу!

Она дала.

– Да, Виктор Эдуардович, сразили вы Кашина, прямо наповал. Это я про того паренька с конфетой. Расстроился. Очень уж ему Джульетка нравилась… – Борис Борисович коротко усмехнулся. – Хороший хлопчик. Сообразительный. Они с товарищем позавчера по собственной инициативе еще раз всех соседей обошли – сказали, что им Роман поручил. Так вот, этот Кашин свою версию выдвинул. Что, мол, никто выстрела не слышал, потому что пистолет был с глушителем, а в милицию позвонила тетка из соседнего подъезда, потому что пуля диван пробила и в стену ударила. Я не стал ему говорить, что пуля стену лишь царапнула на излете. Спросил только: «А что же тогда эта тетка не призналась?» Он и отвечает: «А сволочная тетка-то! Знаете, как она нас с Марченко на весь подъезд обзывала?» Мальчишка…

Мы с Джульеттой уже стояли у двери. Борис Борисович подошел и протянул руку.

– Еще раз до свидания, Виктор Эдуардович. Вы уж нашу Джульетку не обижайте. А то смотрите – здесь за нее есть кому заступиться. У нас ребята серьезные.

Напутствие прозвучало совсем не шуточным предупреждением.

– Не обижу, Борис Борисович. Заступаться не придется. Только небольшая поправка. Джульетка – не наша, а моя.

Мы спустились вниз. Я впустил собаку в машину, похлопал рукой по обивке кресла, приглашая ее сесть. Она запрыгнула на переднее сиденье и улеглась рядом со мной. Мне показалось, что Джульетта хотела положить голову мне на колени. Возможно, ей тоже так показалось, но она передумала и уронила морду на лапы, уткнувшись холодным носом мне в бедро.

Она лежала и смотрела на меня грустными влажными глазами. Я вырулил на дорогу, отпустил рукоятку переключения скоростей и легонько потрепал собаку по холке.

– Ничего, собака… Ничего…

По-моему, она поняла, что я хотел сказать.

Дома Джульетта немного оживилась. Она дважды вильнула хвостом открывшей дверь Наташе и раз семь-восемь – стоявшей за Наташкиной спиной Ирочке.

Мои девчонки тоже обрадовались. После объятий, поцелуев и прочих сюсюканий мне позволили снять с собаки ошейник и раздеться самому. Я положил ошейник на тумбочку и прошел в ванную.

Сквозь плеск воды и собственное фырканье я слышал, как Наташка позвала собаку кормиться на кухню. Одновременно раздался призыв из детской комнаты – Ирочка ждала Джульетту причесываться и наряжаться. Собаке предстоял нелегкий выбор, но она выбрала третий вариант. Выходя из ванной, я чуть не наступил ей на лапу. Она сидела под дверью с ошейником в зубах.

Я удивился.

– Ты хочешь гулять? Но мне показалось, что ты уже довольно тактично погуляла за кустом у дома.

Она подняла морду и подала мне ошейник.

– Ну, хорошо, пойдем.

Я присел и хотел надеть ошейник, но Джульетта отвела голову в сторону.

– Не понял. Ты хочешь гулять без ошейника? Тогда зачем ты мне его даешь?

Она тяжело и укоризненно вздохнула. Осторожно захватила зубами ошейник и потянула к себе. Я выпустил ошейник, но она снова ткнула его мне в руки и нетерпеливо гавкнула. Ошейник упал на пол.

Я почувствовал себя полным идиотом.

– Вот только не надо на меня орать! – возмутился я. – У меня обычная гине… то есть, генеалогия – исторически рабоче-крестьянская. И языками не владею, не то, что некоторые. Чего тебе, аморе миа?