– Вот—вот, я то же самое говорю Авроре, а она мне всё время твердит, что молодежь имеет право на безумие.

– А, Аврора это кто?

– Это дочь моя, в единственном так сказать роде и числе. Кстати, почти твоя ровесница. Сколько тебе сейчас?

– Весной будет двадцать пять! – я подумал, что, наверное, не зря он ввернул свою дочь в наш разговор.

– А ей в декабре будет двадцать четыре.

Наконец кофе-машина замигала зелёным огоньком, и из глубин этого хромированного чудища полилась коричневая жидкость, по кухне разошёлся сладкий аромат настоящего кофе с шоколадом. Я хотел ещё что-то спросить, но запах кофе, перебил моментально все мысли, и мне почему-то показалось, что, наверное, в этом и заключается отдых за чашкой кофе, когда мысли покидают голову, и ты отдаёшь себя всего чудесному напитку богов!

– У нам молодых часто происходит смена категорий, потому нас в этом возрасте и считают категоричными. До ума ещё далеко, до мудрости тоже не близко, так что мы с успехом заменяем и то и другое упрямством и знакомыми категориями.

– А родители у тебя кто? В смысле по профессии? – Алексей Владимирович аккуратно поставил на стол две наполненные ароматным напитком чашки.

– Учителя! – я не стал раскрывать полностью своё социальное положение в обществе, неправильно это. Кому надо тот и так узнает, а кому не надо на того нет смысла давить своим положением. Тем более, что я особо и не покривил душой. Они у меня действительно учителя, только в специфическом учебном заведении.

– Вот откуда корни интеллектуального развития. А это вот, – и Алексей Владимирович махнул ногой, – откуда? Из радикальной юности?

– Нет, что Вы. Детство у меня, как и отрочество ничем не отличается от того же периода абсолютного большинства советских детей. Это уже потом, в морской пехоте!

У Алексея Владимировича брови поползли вверх.

– В смысле? Ты служил в армии?

– Нет! Я служил срочную службу на флоте, в морской пехоте, и только после службы подал документы в военное училище.

– То есть, до этого будущее было не совсем определено?

Эх, знал бы он, насколько оно у меня было определено изначально, только оно ему ни к чему, да и мне спокойнее.

– Ну, в какой-то мере да.

– А, то есть Вы всё же о чем-то мечтали?

– Как и все мальчишки – доктор, космонавт, водитель, учитель!

– А вот, например, наука? Или искусство?

– Нет. У меня специфический склад ума, я авантюрист. Для научного деятеля это катастрофа, а вот лицедейство меня никогда не увлекало. Я и музыкальную школу то закончил только потому, что все учатся и мне надо.

Разъяснять, что музыка развивает корреляцию психики с окружающим миром – не хочу. Зачем давать лишние знания в уши чужому человеку, надумает ещё себе невесть что. Пусть думает, что я «слегка обтёсанный» мальчик из неплохой, но средненькой в социальном статусе семьи.

И всё-таки, где я его видел?

Промелькнувший, знакомый образ не просто так появился в моей памяти. Что-то с ним такое связано.

Невысокого роста, плотного телосложения, с глубокими залысинами, усы. Пронзительный взгляд. Где?

– Алексей Владимирович, если не трудно, позвоните сейчас в училище, скоро время увольнения закончится, и там могут быть неприятности у командования роты!

– А, да-да, сейчас. – Он вышел в другую комнату и вскоре вернулся с радиотелефоном. Это тоже было новшеством в нашей стране. За рубежом они распространены были давно, а мы их только увидели после смягчения железного занавеса. Не все могли себе позволить, но уже были и не редкостью.

– Алло! Контр-адмирала Маровина будьте любезны! – Алексей Владимирович кивнул мне и вышел из комнаты. Я понял, что он не очень хочет показывать, как и о чем будет разговаривать с нашим начальником училища!