– Не густо примет-то Телепнев накопал, не густо… – вздохнул Назарий Петрович. – Лет, может, под тридцать, а может, чуть поболе… Волос черен, лицо – продолговатое… Хм. Нет бы, шрамы, какие там, на теле… Или, пятна там, родинки. Как искать-то будем?

Алмаз Иванович, читал грамотки более вдумчиво, посему, первым нашел кое-какую «зацепочку»:

– А вот, Назарий Петрович, пишет Телепнев, что переводчик при посольстве, Зульфикар-ага, сказал, что сей самозванец, по-турецки говорит чисто, но так, будто татарский язык вначале учил… И, вот, еще, – «Хвастал оный самозванец, что в Польше бывал и язык польский разумеет. И, обронил еще в беседе, что Москву хорошо знает.

– Ну и что? – пожал плечами Чистой. – Ну, знает… И, что с того, что знает-то? Чем нам это помочь-то сможет?

– Так, подумать нужно, чем… – задумался Иванов. – Может, прикинуть, кто у нас такой умный-то может быть? Кто ж он таков-то – Иоанн Васильевич Каразейский – Шуйский?

– Ну, так где тут зацепочка-то? – хмуро сказал начальник приказа. – Ну, то, что не Шуйский – понятно. А Иван? Иванов-то у нас, пруд пруди. А может, имя-то совсем другое… Из княжат или, из детей боярских? Ну, из этих-то – вряд ли… Телепнев бы узнал.

– Может, из купцов? – предположил Унковский. – Купцы-то, могут и языки хорошо знать. Как считаешь, Алмаз Иванович?

– Может, – согласился приказной дьяк Иванов, который и сам был из московских гостинодворцев. – Только, не припомню такого…

Алмаз Иванов задумался. Не упомнив, кто из знакомцев мог бы подойти под описание вора, покачал головой…

– Может, из приказных? – предположил Унковский.

– Из приказных? – недоверчиво переспросил Назарий Петрович. – Много ли приказных, что бы по-татарски, по-турецки, да по-польски говорить умели? Ну, по-татарски, положим, – принялся рассуждать думный дьяк, – многие знают, да понимают. А по-польски? Тоже, есть такие. А так, что бы сразу, да три языка? Наш, ежели, приказ взять, так и то, не более пяти-шести человек наберем. Грамотный да иноземную речь знающий? Вот я таких, за двадцать лет службы не упомню…

– А Костка Конюхов? – вспомнил вдруг Алмаз Иванович. – Умнейшей головы мужик был, хоть и пьяница. Все грамотки, хоть русские, хоть иноземные, читал, как Псалтырь. Пропал он, не то три, не то четыре года назад.

– Да нет, – покачал головой Чистой. – Не Костка это. Тому, сколько помню, и лет-то уже к полста, да и приметы другие… Длинный он, сутулый. Да и волос – не черный… Он, помнится, весь уж седой был. Вроде бы, спился, да помер. А так, светла головушка была. Васята, а ты что скажешь?

– А что сказать? – переспросил Унковский, которому было не в первой работать «гончим псом» Посольского приказа. – Среди беглых приказных надо искать. Сейчас возьму молодших подьячих, да по приказам разошлю. Поспрошают, списки составят – всех, кто без вести пропал, али, в бега подался. Потом, приметы их сверять будем… А вот, Алмазу Ивановичу, – в Разбойный бы приказ сходить. Пусть приказные тамошние посмотрят – нет ли у них кого в розыске, с такими вот приметами. Мне-то могут и не сказать… Ну, чует мой нос, что что-нибудь да там должно быть, такое, такое, любопытственное. Может, где-нибудь да и всплывет, рыбка-то наша…

– Ну, нашли чего? – с надеждой посмотрел Чистой, на вошедших в палату дьяка Иванова и старшего подьячего Унковского.

– Вроде бы… – неопределенно ответствовал Унковский, вытаскивая из-за пазухи несколько грамоток.

– Ну, садитесь, да толком разъясните, – осерчал дьяк. – Почитай, цельную неделю по приказам лазили, так не тяните кота за …хвост! Меня же нонеча боярин грозился к царю отвести, что бы о деле потолковать…