– Слушай-ка, – спросил Тимофей, которому вдруг пришла в голову мысль. – А ты, случаем, не знаешь таких – Федота, что за гостя торгового себя выдает, да цыгана, что кости метает?

– Так, как же их не знать? – хмыкнул Конюхов, пытаясь согнать лужу в чарку. – О них, почитай, вся Москва знает. Подбирают мужика, побогаче, да обыгрывают. Кости-то у них, игральные, со свинцом внутри. Цыган, как ни бросит, ему всегда больше очков выпадет. При цыгане целая шайка, из стрельцов, коих из полков за татьбу да за трусость выгнали, да из теребней кабацких. Ежели кто, платить не хочет, так силой заставят.

– А, Разбойный приказ, как же? – подивился Тимофей, подливая водки.

– А что, приказ-то? – усмехнулся Костка, опрокидывая чарку. – Мы же с тобой тоже, в Приказе Новой четверти служим, а водку мимо казны как продавали, так и продают. А подьячие наши, что должны за водкой да табаком следить, разве, денег от целовальников не берут? Стрельцы караульные, ежели, поймают кого в кабаке, кто в карты там, али в зернь – в кости играет, то в Приказ и сволокут, да на дыбу подвесят. И то, кого до Приказа доведут, а кого и отпустят, если копеечку-другую заплатит. А, коли, сотнику рубля два-три в месяц платить, так он своих стрельцов и близко к этому кабаку не подпустит. Вот, так-то. Ну, а даже, если кто в Приказ пойдет, то что? Федот этот, мужик башковитый. Он все хитро обстряпывает. Либо, грамоту заемную подписать заставляют, либо – кабальную грамоту. Поди-ка, поспорь с ими. Был, правда, упрямец один. Он, цыгана-то за руку схватил, когда у того кость подменная была, со свинцом внутри, да в морду тому и дал. Грит – не отдам, мол, раз обыграли нечестно. Так, поймали его, руки-ноги сломали, глаза – выкололи, да и язык отрезали, что бы, не мог не написать, ни рассказать ничего. Люди бают, что милостыню просит теперя, на Сивцевом вражке. Так и то, каждый вечер к нему человечек от цыгана приходит, да милостыню-то и отбирает…

– Да, дела! – протянул Тимоха.

– А еще, люди-то баяли, – продолжал Костка, – что к Федоту, людишки разные ходят, ежели, дело какое нужно решить. Ну, порешить там, кого… Может, знавал ты Муху-великана? Был тут у нас, боец наемный.

– Это, который на Божьем суде у Расторгуева был? – припомнил Тимоха. – Тот, что дворянского сына Семина изувечил? Помню. Из татар крещеных. Здоровый мужик был – поперек себя шире и, кулачищи пудовые. Он тогда Семину всего один разок и врезал, да так, что у того челюсть набок перекосилась…

– А что с ним стало-то, знаешь?

– Вроде, зарезали его, по пьянке… – пожал плечами Акундинов. – В кабаке, будто бы, с пьяными ухарями столкнулся. Не то – с мясниками костромскими, не то – с соледобытчиками камскими.

– Как же, по пьянке! – хмыкнул Конюхов. – Его Гаврила Потапков, стольник царский, на Божий суд, вместо себя нанял. За десять рублев! Он, Потапков-то, с боярином Троекуровым из-за вотчины поспорил. Будто бы, отрезал боярин от его поместья две десятины, что еще пращурам Гаврилиным за службу дадены были. Потапков-то – столбовой дворянин, а какой-то евонный дед, при Федоре Иоанновиче окольничим был. Вот, схлестнулся он с боярином, да челобитную на него и написал. Дело-то долгонько разбирали, года два. Уж сколько на том стряпчих да подьячих озолотилось – не счесть! Ну, тогда и захотел Потапков на Божьем суде биться. Нанял он Муху-великана, а боярин, как узнал про то, то испужался. Самому-то ему супротив холопа, пусть и бывшего, выходить – честь боярская не позволяла, а нанять кого – так сильнее Мухи на Москве никого не сыщется. Мужик – что на кулачках, что на саблях – лучше всех. Все ж, не зря он, в боевых холопах у князя Оболенского служил, а за Смоленскую войну ему вольную дали, потому что боярину жизнь спас. Троекуров-то, людишек послал к Федоту, да двадцать рублев тому заплатил. Так за те деньги, Федот, своим людишкам-то и шепнул, что следует. Пятеро на Муху-великана и напали. Троих-то он насмерть убил, одного искалечил, а последний-то исхитрился, да нож ему в спину и засадил. Ну, пятого-то он, хоть и полумертвый уже, но задавить сумел. Тело-то Мухино в Яузу бросили. Рыбаки, говорят, вытащили через неделю – так весь раками объеден, только по кресту и узнали!