– Может, все-таки не поедем в гости? Ты будто бы не в себе.

Он смотрит так со значением и тихонечко говорит:

– Ты тоже это чувствуешь?

Тут нас опять тряхнуло, и теперь уже я к нему прижалась. Он меня придержал легонечко, прежде чем отпустить, и не скрою, было это приятно. А вскоре мы и доехали.

Прогрохотали по мосту, вышли из кареты, и печаль меня обуяла. Каменные стены в небеса упираются, нигде ни травинки, факелы полыхают, но все равно темно, слуги в черном и какие-то малахольные. Разве что от летучих мышей небольшой оживляж.

Внутри было не лучше. Пусто, холодно, неприютно. По углам паутина и пыль, на стенах ковры какие-то старые, молью побитые. Окна узкие, должно быть, и днем света не дают. Мебель темная, старая. Но, правда, с красивою резьбой и подушек много везде понакидано, сиди не хочу. Граф долго вел меня по каким-то переходам и лестницам, покуда не привел почти на самый верх, в просторную горницу. Здесь стоял стол с пером, листками и чернильницей, и еще один – на нем кувшин серебряный и кубки.

– Вина?

Я пригубила немного и отказалась. Они тут все это пили, сок какой-то перебродивший. Мне не понравилось. Кислятина. Квасу, говорю, нет?

– Что такое квас?

Я попыталась объяснить, но он не слушал. Слонялся по горнице, на меня поглядывая, и вздыхал. Думаю, ну я точно не вовремя, и чего только звал. Как насчет оружия, спрашиваю.

Он сделал вид, что не слышит.

– Я так одинок, Малинка. Так одинок. Сочинительство – единственное мое утешение.

Что, спрашиваю, сочиняете?

Он улыбнулся – горько так, да еще проникновенно на меня посмотрел.

– Я пишу роман о любви.

– Баснь что ли?

– Ну да. Баснь. О любви бессмертного существа и смертной девы. Любовь их будет длиться века и никогда не закончится! Я тебе зачитаю.

Схватил листки и понесся: то кричит, то шепчет едва слышно, то стонет, то рычит.

– Прошу, – прошептала она, отворачиваясь, – не трогайте меня, сэр. Я вас ненавижу.

– Не называй меня сэр, – прорычал он. – Для себя я просто Дагоперхт, Повелитель Крови, Бессмертное Дитя Ночи, Воитель Тени и Рыцарь Луны!

– Я вас боюсь, – лепетала она, тщетно пытаясь вырваться из его жарких объятий.

– Боишься? – презрительно усмехнулся он, проводя пальцем по ее губам, отчего она затрепетала всем телом, вынужденная признаться себе, что ее волнует этот грозный мужчина. – А может быть, ты боишься самой себя?

Мелисандра пылала, не в силах противиться влечению. Да, он был опасен, он мог убить ее, но в то же время ее неотразимо влекла к себе его жестокая, беспощадная страсть. Он преследовал ее с тех пор, как увидел, и она не хотела признаться себе в том, что не осталась равнодушной к его грубому обаянию. В том, что то, что он предлагал ей, было столь же возмутительным и запретным, сколь… привлекательным.

– Признайся, – усмехнулся он еще более жестоко, всем телом наваливаясь на нее, отчего Мелисандру вдавило в стену, – тебе надоели эти бесхарактерные юнцы, которые пытаются увлечь тебя своими песнями и цветочками. Тебе же нужен настоящий мужчина, такой, который знает, что тебе нужно…

Одной рукой он обхватил ее талию, другая же медленно скользила по телу девушки, пробуждая в ней чувства, о которых она до сих пор не имела никакого представления. Его губы приблизились к ее губам, но передумали и заскользили вниз по шее, заставляя Мелисандру…

Дальше пошла сущая срамота, и я вежливо перебила Роланда, спросив, что там все-таки насчет оружия.

– Но это же самое интересное! – воскликнул Роланд. – Он вот-вот сделает ее бессмертной!

Вот ты, спрашивает, хотела бы стать бессмертной? Хотела бы любви, которая никогда не заканчивается?