стать лучше, но услышан был немногими. Вот его взгляд на добро и зло и на возможность преодоления человеком противоположности между тем и другим:

«О воцарении „правды“ и „благоденствия“ на земле я не буду здесь много говорить, потому что по этому вопросу все люди, мне кажется, разделяются, очень просто – на расположенных этому идеалу верить и на пожимающих только плечами при подобной мысли… Горести, обиды, буря страстей, преступления, ревность, зависть, угнетения, ошибки с одной стороны, а с другой – неожиданные утешения, доброта, прощение, отдых сердца, порывы и подвиги самоотвержения, простота и весёлость сердца! Вот жизнь, вот единственно возможная на этой земле и под этим небом гармония. Гармонический закон вознаграждения – и больше ничего. Поэтическое, живое согласование светлых цветов с тёмными – и больше ничего. В высшей степени цельная полутрагическая, полуясная опера, в которой грозные и печальные звуки чередуются с нежными и трогательными, – и больше ничего!»[10]

Таков ответ К. Леонтьева на главный вопрос моральной философии – о взаимоотношениях добра и зла, этих двух великих сил, самой своей природой обречённых на сосуществование и непрестанную взаимную борьбу. Нужно ли стремиться к иным ответам, если не будут они лучше?

Часть первая

I. Моральный закон, как он излагается у Моисея

1. Бог один?

I

Тон первых заповедей угрожающ. Так выражается Бог, всемилостивейший и всеблагой? Но таким будет христианский Бог, а Бог Моисея был строг. Это первое впечатление человека о новом Боге. Моисей задумал великое: смягчить нравы, дать человеку нравственный закон. Но первые четыре заповеди по своему характеру не моральные. Их назначение – представить человеку его нового Господина на небе и на земле. Этими заповедями Моисей выступил как основатель единобожия; основателем морали он стал остальными шестью заповедями.

Важнейшая первая заповедь устанавливает: есть Бог, и он один. Это, может быть, самое важное положение из когда-либо высказанных человеком. Слово «бог» получило новый, непривычный смысл. Можно назвать «богом» даже каменного истукана, даже камень, и после этого поклоняться камню, как поклоняются Богу. Индусы счёт потеряли своим богам, и то же было у древних греков и римлян, а до того – у ассирийцев и вавилонян. Множество богов было у древних египтян. Только однажды и на недолгое время был и у них один бог – Атон. Была ли это революция в умах или беспримерная дерзость одного человека, заставившего половину человечества забыть прежних богов и признать одного, общего для всех бога? Прежние боги всегда были с человеком, каким бы делом он ни был занят. Они даже спускались за ним в Аид, чтобы вернуть его к жизни, или позволяли ему забирать своих мёртвых из Аида, как в случае Орфея и Эвридики. Мир древних греков немыслим без пёстрого множества богов. Уже запомнить их имена и распределить между ними обязанности было делом нелёгким. Всё это разом рухнуло, и на место многих богов пришёл один – но подлинный ли?

Нет более важного понятия для человека, чем «Бог». Бог – начало, первопринцип, творец всего и управитель всем. Многочисленные народы, последовав за Моисеем, отвергли своих богов и признали нового Бога. Не будем разбирать тут упрёки, что Моисеев Бог был не для всех, а только для евреев, и что заповеди тоже предназначались для евреев. То, что предназначалось поначалу для евреев, стало всеобщим достоянием. Но разве лучше иметь одного бога, чем многих? О своих богах греки и римляне знали всё, даже подробности их интимной жизни. Их боги были для них такие же существа, как они, только более могущественные (но не всемогущие!) и бессмертные. Новый Бог был могущественнее Зевса. Он был всемогущ и непонятен. Если бы он сам был спрошен о своём могуществе, он бы, возможно, ответил: «Я всемогущ до тех пор, пока не хочу того, чего не могу выполнить. Поэтому у меня нет замыслов, которые для меня невыполнимы». В средние века какой-то шутник задал разуму нелёгкую задачку вопросом: «Если Бог всемогущ, может ли он создать такой камень, который он не сможет поднять?». Это только семантика, но она, разумеется, имеет отношение к предмету. Грешная семья богов сменилась безгрешным, ненавидящим грех Богом. Что можно и что нельзя, знал человек и до христианства, и до Моисеева закона. Больше, чем всякая другая религия, христианство связало то, что нельзя перед Богом, с понятием «грех». Центральным стало для него понятие «первородный грех». Две главные темы христианства – первородный грех и его искупление.