– Хотя бы ложечку, пап. Я измельчила все, как только смогла, – говорит она.

Отец мотает головой.

– Но это же твое любимое блюдо. Правда ведь?

Папа переводит взгляд на меня, и Тилли оборачивается. Они оба выглядят виноватыми.

– Ничего не ест, – говорит Тилли. – Так похудел.

– Не суетись, Матильда. – Он кашляет: слабый скрипучий звук, от которого у меня сжимается сердце.

– А где Си?

– Пошла домой. Она принесла вот это. – Тилли показывает маленькую бутылочку со спреем. – Это искусственная слюна.

Я скрещиваю руки на груди:

– Ты сказал им то, что хотел, пап?

– Алиса, что с твоими ногами? – спрашивает Тилли.

Я смотрю вниз. Ноги все в грязи и, возможно, в засохшей крови – трудно сказать наверняка.

– Где твоя обувь? – продолжает сестра.

Отец смотрит на меня так, будто видит насквозь. Я снова чувствую себя пятилетней.

– Внизу полно еды. Может, поешь? Я приду через минутку.

Выходя из комнаты, я слышу вдогонку:

– Пасту, наверно, надо погреть.

Иду в ванную, закрываю дверь и пускаю воду в раковину. Мягко поглаживаю правую ногу, и вода темнеет, а я едва сдерживаю слезы. Не от боли. Мне не больно. Вымываю левую ногу и шлепаю по лестнице, оставляя мокрые следы.

Спагетти слиплись. Я вываливаю их в миску, поливаю соусом. Тилли спускается, выкидывает папину порцию в помойку и бросает взгляд на мои босые ноги.

– Выглядишь устало, – говорю.

– Он ничего не ест.

– Не уверена, что он может есть. Тилли, соус я не грела.

Сестра пожимает плечами, накладывает себе еду и садится напротив.

– Что он сказал? – спрашиваю.

– Что он не голоден, а вот от сигареты бы не отказался. И чтобы я перестала суетиться, – произносит Тилли, покачивая головой.

– Я имею в виду перед этим. Ему нужно было о чем-то поговорить с тобой и Си.

Вижу, как она пытается изобразить равнодушие.

– Что такого он хотел сказать вам, чего не может сказать мне?

Тилли накручивает пасту на вилку:

– Это не важно, Алиса.

– Не ври мне, Тилли. Только не ты.

Она распахивает глаза и почесывает нос.

– Почему у вас вечно какие-то чертовы тайны от меня, а? – В моем голосе сквозят жалобные, детские нотки.

– Мне кажется, ты несправедлива к нам, Алиса.

– Это его завещание, да? Плевать мне на его завещание. Так в этом все дело?

Дергаю заусенец на большом пальце.

– Да там ничего серьезного, правда.

Тилли смотрит на меня с той же жалостью, что я видела в папином взгляде. Мне снова хочется кричать.

– Он пожилой человек, Алиса. Он… – Тилли прижимает кончики пальцев друг к другу. – Он умирает. Пока тебя не было, заходил доктор. Сказал, осталось уже недолго. Это может случиться в любой…

– Это сводит меня с ума.

– Алиса, Алиса… – Тилли гладит мою руку.

Я отталкиваю ее.

– Он любит тебя, Алиса, – говорит сестра.

Мне нужен Кэл. Хочу, чтобы он помассировал мне ноги, а потом накрасил ногти. Чтобы принес пиво из холодильника и рассказал, как провел день. Хочу обнять его за шею и не отпускать.

Я сплю в приютах не каждую ночь. Если ты приходишь слишком часто, они начинают стараться исправить твое положение – это достаточно честно, но уже я сделал свой выбор, что далеко не всегда так уж просто.

Этот приют находится в крипте церкви на Дункан-террас. Я узнал о нем еще в апреле. Молодой парень с хвостиком, в оранжевых ботинках, сказал мне, что там кормят, а еще иногда дают зубные щетки и носки.